Весна манила к себе красками. Я обожала нежный цвет первой майской зелени. Так как работала я на дому, то пристрастилась таскать свою работу с собой. В парках и рощах, на открытых верандах кафе рождались чудесные наброски, а то и полноценные картины. Порой я увлекалась так, что лишь по-весеннему зябкий и сырой вечер загонял меня домой. В последние дни я облюбовала бережок овражка у реки, которую мы с Адамом переходили зимой по льду. Кривой извилистый овражек, ещё недавно полный талой воды, а сейчас густой грязи, отсекал меня от любопытных граждан, которые выбирали этот парк местом отдыха. Мне открывался вид на реку, на высотки, торчащие в центре и закрывающие собой здания исторической важности. Там же был и тот дом, с крыши которого мы любовались салютом, эту самую крышу мне было замечательно видно. Подо мной была зелёная мягкая травка, начинали зацветать одуванчики. Одуванчики, пожалуй, самые любимые цветы, может оттого, что май, когда они цветут в полную силу, самый сладкий, самый многообещающий месяц, а может оттого, что, прячась в зелёной траве, они похожи на яркие маленькие солнышки. По обе стороны от меня расстилалась березовая роща, и если очень хорошо постараться, то можно было представить, что нет вокруг меня города миллионника, лишь река, лес, одуванчики. Этот зелёный лужок на берегу овражка стал моим пристанищем, моим убежищем. Я расстилала плед, ставила на него термос с горячим чаем, доставала несколько мандаринок — мой сын их очень уважал — кисти и карандаши, подаренные Адамом, и писала. И чувствовала себя почти по-настоящему счастливой.
Сегодня я писала на заказ. Это создавало определённые рамки, но приходилось подстраиваться, я бралась за любую работу — откладывала деньги и на ребёнка, и на возможный переезд, который все отодвигался и отодвигался. Утро было замечательное, я урвала пару солнечных часов, но затем погода изволила капризничать. Налетел ветер, от воды сразу понесло прохладой, напоминая, что сейчас всего-то коварный месяц май на календаре. Ветер принёс тучи, они в свою очередь грозили разразиться дождём. Пора собираться и идти домой. Вздохнув, я начала укладывать вещи. Закинула рюкзак на плечо, повернулась и вскрикнула. Прислонившись к березке, на сумке, наверняка дорогущей, но небрежно брошенной на траву, сидела Эльза. Живая и даже вроде невредимая.
— Чего верещишь-то? — недовольно протянула она.
Я молча обошла её и быстрым шагом пошла прочь. Да, я беременная, но на мне кроссовки и удобные брюки, а эта цаца на своих шпильках далеко не уковыляет. Но она упорно шла сзади, я слышала её сердитое сопение.
— Да постой ты… Я сегодня такая славная, что, того и гляди, нимб появится.
Я прибавила ходу, хотя уже порядком запыхалась. Я хотела выбраться к людям, голоса которых уже слышала, я не хотела оставаться с Эльзой наедине.
— А меня подстрелили, — пожаловалась Эльза сзади. — Прямо по-настоящему, прямо в ногу. А ты меня бегать заставляешь.
— Так тебе и надо, — не удержавшись, мстительно отозвалась я.
— И с чего это Адам решил, что ты хорошая? — удивилась Эльза.
Я наконец выбралась на асфальтовую дорожку. Эльза зацокала каблучками, вскоре нагнала меня и пошла рядом. Некоторое время мы молчали. Тем временем нам навстречу начали попадаться семьи, проводящие выходной, выгуливая детей, молодые парочки. Это немного меня успокоило.
— Ты мне просто один раз помоги. И все. И я уберусь из твоей жизни, честное слово.
— Нет.
— А я тебе с переездом помогу. Да слышала я, слышала. Небольшая помощь, хороший откат. Как тебе?
— Нет.
— Не могу уже больше бежать, никогда не увлекалась спортом. Скучное занятие. Давай присядем, поговорим. Пять минут.
Я посмотрела на неё, уже коря себя за слабость и зная, что уступлю. Ну какого хрена она такая красивая? Хоть бы у неё бородавка что ли на носу выросла.
— Только пять минут.
— Окей, — лицо Эльзы осветилось улыбкой, делая её ещё краше. Я недовольно сморщилась.
Таким же быстрым шагом мы дошли до ближайшей не занятой лавки и сели. Эльза достала пачку сигарет и закурила.
— Два часа не курила, смотрела, как ты котят малюешь, и боялась спугнуть. Блять, ты ж беременная!
Она отбросила только закуренную сигарету и затоптала её туфелькой. Я ждала.
— Кстати, очень милые котята. Особенно тот, рыженький, с голубым бантиком.
— Спасибо. Ещё есть темы для разговоров, или я пойду?
— А можно, — Эльза посмотрела на меня с лукавым прищуром и указала на мой живот, — я его потрогаю?
— Нет.
— На нет и суда нет.
Она сидела и тянула время, быть может, подбирая слова для разговора. Я разглядывала обшарпанные носы своих кроссовок и ничем Эльзе помогать не спешила. Ей надо — пусть сама и говорит.
— Адам тогда уехал. Я думала далеко и надолго. Даже не знала, печалиться или радоваться, потом просто смирилась. Ещё и нога эта…болела очень. Шрам теперь. Хочешь, покажу? Ну, нет так нет. А сейчас я знаю, что он приехал снова.
— Откуда?