Вторая попытка

Я даже не спрашивала, кто. Подсознательно была уверена. Уселась в кресле, сложив руки на животе, ловя любопытные взгляды новеньких соседок. Старенькие уже ушли. Коляска скрипела колесами и везла. Гудел лифт. Двустворчатые двери зала для выписки открылись, санитарка вкатила меня и ушла. Я недоуменно озиралась — зал был пуст.

Наконец открылась та дверь, другая, что вела на свободу, на улицу. И вошла Эльза. Уже позабытая мной. Я обернулась, но санитарки, которая могла бы забрать меня, и след простыл.

— Привет, — сказала Эльза.

Уселась на тот самый диванчик, на котором меня целовал Адам. Я вгляделась в её лицо. Красивое, как всегда. Безупречное, несмотря на тени под глазами, да и сами глаза были красными, заплаканными. Я встревожилась.

— Что-то случилось? — наконец спросила я.

Эльза смотрела на свои руки. Я тоже. Алые, всегда ухоженные ногти были обкусаны. Она молчала, я ждала, чувствуя, как сворачивается внутри тугой узел беспокойства и страха.

— Он всё-таки его убил, — наконец сказала она.

В моей голове разом родились миллионы вопросы и версий. Родились и тут же умерли, рот неспособен был их произнести. В ушах тонко зазвенело. Узел внутри меня натянулся до предела и лопнул, я даже почувствовала это осязаемо, болью.

— Кто, — сумела хрипло выговорить я. — Кто умер?

— Силантьев, — беспечно махнула рукой Эльза.

— Дура, — сказала я.

Спрятала лицо в ладонях и заплакала. Ребёнок пинал меня до боли, но эту боль было приятно чувствовать, она говорила о том, что я жива, что мы живы, что все не так страшно, как могло бы быть.

— Эй, ты чего, — коснулась моего плеча Эльза.

— Пошла вон, — истерично крикнула я. — Я думала, Адам умер, понимаешь?

— Так он умрёт, — равнодушно отозвалась она. — И я умру. После того, как Адам убил Силантьева, долго ему не пробегать. Игорь уже точно знает все. Иногда мне даже кажется, что он специально это подстроил. Чтобы избавиться от меня, выжечь в себе любовь ко мне. Понимаешь? Теперь-то он меня точно убьет, не может не убить.

— Мне насрать! — крикнула я, срываясь на визг. — Хоть все друг друга убейте! Не ходи сюда больше, мне плевать на вас, поняла?

Я крутила колёса коляски, но не знала, как ею управлять. Она была неповоротлива. Эльза стояла и растерянно хлопала глазами. Узел, который во мне лопнул, все разворачивался, принося волны боли. Мне нужно было уйти отсюда. Сейчас. Мне не нужно было сюда приходить. Я чувствовала отчаяние, влагу между ног, гадала что это? Кровь или воды отходят? Наконец двери открылись, влетела перепуганная санитарка, ловко развернула кресло, покатила меня прочь от Эльзы.

— Мне к врачу надо, сейчас, — попросила я.

— Да что же это такое, — всполошилась женщина. — Вы, может, не будете говорить, что это я вас вниз отвезла?

Я закрыла глаза. Плевать. Главное, скорее наверх, к врачу.

— Воды начали подтекать, — констатировал врач. — Лекарство для раскрытия лёгких начнём колоть сейчас же. Схваток нет. Сейчас ложимся под капельницу ножками вверх и молимся, чтобы ещё хоть недельку пролежать.

Так я и поступила. Лежала, считала минуты, слушала щебет беззаботных соседок, которые, похоже, не боялись вообще ничего. Молиться я не умела. Но упрашивала свою дурацкую матку, своего ребёнка потерпеть еще, подождать хоть одну неделю. Я смогла растянуть свою беременность ещё на четыре дня. Мучительно долгих, катастрофически коротких четыре дня. Вечером четвертого дня у меня убрали очередную капельницу, я закрыла глаза, уговаривая себя поспать. Но тут же распахнула их, разрываемая болью, понимая, что те спазмы, которые меня мучили раньше, были просто шуткой, забавой, а настоящее — вот оно начинается, сейчас.

— Сбегать за медсестрой? — всполошилась девочка, имени которой я даже не помнила.

— Сбегай, — кивнула я и сжала зубы, не давая себе закричать.

Прибежал, засуетился врач, медсестры, даже санитарка. Меня аккуратно пересадили в кресло и повезли в смотровую. Помогли перебраться на кушетку, снять уже ставшее мокрым бельё. Я зажмурила глаза, чувствуя, как в меня осторожно проникают чужие пальцы.

— Ну что, милая, поедем рожать, — кивнул мне Анатолий Васильевич, который появился на третий день после моей госпитализации, и заменил собой цербершу, которая курировала меня ранее. — Малыш мелкий, открытие уже на четыре пальца, обойдёмся без оперативного вмешательства. На всякий случай реанимацию для ребёнка подготовим, но уверен, все замечательно будет.

Меня вновь повезли, теперь уже в родильное отделение, в котором я ещё ни разу не была. Боль терзала изнутри, по ногам сочилась вода, мне казалось, что все это не со мной, что со мной-то такого быть не может, это же сюрреализм, сейчас я ущипну себя, глаза открою, а ничего этого нет и не было. И одновременно было страшно. Очень. Как никогда в жизни. От неотвратимости событий, от боли, которая уже есть, и которой так много впереди, и которой я не могу избежать, и страшно было за малыша, как он там, маленький? Сможет ли, готов ли?

От паники стучали зубы, кружилась голова, кулаки сжимались до боли в стиснутых пальцах.