Вторая рота

Итого… На ведро минут двадцать-двадцать пять… Плюс-минус… Сейчас чая попьём и испытаем…

А Ходоков, прикрутивший к козырьку штаба прожектор, тоже подошёл к испытательной фазе. Колобок суетливо катался внизу, кидая на бойца строгие взгляды и едко комментируя его действия:

— …Ходоков, ты вообще спать сегодня собираешься? С такими темпами, как у тебя, ты до завтрашнего вечера провозишься…

— Всё, товарищ полковник, — бодро отрапортовал с козырька Ходоков. — Можно включать…

— Слушай, Ходоков, ты что, в званиях не разбираешься?! Ты что, не знаешь, что я подполковник?

— Виноват, — залебезил Ходоков. — Просто где подполковник, там и полковник… Я так считаю…

Лесть, конечно, была очевидной, но менее приятной от этого не становилась. Колобков смягчился.

— Считает он… Ладно, — незлобиво проворчал подполковник, — слезай давай… Я проверю… Что ты там накрутил…

Ходоков спустился вниз, а полковник попытался залезть на стремянку и оценить качество работ. Лестница зашаталась под его грузным телом, и он передумал.

— Ладно… Всё равно ни хрена не видно… Иди врубай…

И Ходоков пошёл «врубать».

В этот же самый момент Сокол аккуратно опустил в ведро с водой своё изобретение, потом взялся за провод, из которого торчали оголённые медные жилы, и стал подносить их к розетке. «Вилка» вошла в дырочки, в розетке проскочило несколько искр, послышалось шипение заработавшего кипятильника.

— О, работает! — обрадовался Сокол. — Как родной…

В этот момент свет вырубился, и каптёрка погрузилась во тьму.

Прожектор над штабом, ярко вспыхнув, погас почти сразу. Вместе с ним свет исчез и в окнах штаба, погасли фонари, освещающие плац, — в общем, вся территория части погрузилась во тьму.

— Ходоков! Ходоков! Ты где? — истошно заорал Колобок. — Где ты, мать твою, электрик?

— Здесь, товарищ подполковник! — Ходоков выскочил из тёмного дверного проёма штаба.

— Это что, блин, за номер? Ты что там навключал, твою мать?

— В розетку… там трёхфазная, — дрожащим голосом ответил Ходоков, — потом рубильник включил…

— Рубильник… Херильник! Ты ж мне весь штаб обесточил… Какого хрена стоишь? Бегом за электриком…

— Электриком Кривошеин был… из пятой роты, товарищ полковник… Он на прошлой неделе уволился, а нового не назначили…

— Приехали, бляха! — Колобок почесал затылок…

Часть погрузилась в темноту.

— Приехали, бляха! — Медведев почесал нос.

— Что, Кулибин, доэкспериментировался? — ехидно заметил Гунько.

— Спокойно! — ответил на это Сокол. — Просто выбило пробки, и все дела. Пойду посмотрю.

Но пробки были ни при чём. Каптёр сообщил об этом товарищам, которые уже отыскали среди прочего хлама свечи и зажгли их.

— Бляха-муха, в чём же засада? — удивился Медведев. — Пробки по-любому должно было выбить…

— Засада в том, что во всей части свет вырубился, — сказал Сокол, — напрочь.

— Ни хрена себе ты помылся, — присвистнул Кабанов. — Это называется: «Ё-моё, что же я наделал!»

— Кабздец, завтра огребём по полной, — сокрушённо сказал Медведев.

— На хрена? — удивился Гунько — Мы здесь ни при чём. Главное, улики уничтожить, а без этого бальбулятора — с нас взятки гладки.

«Черпаки» бросились суетливо наводить порядок и заметать следы. Уничтожив все улики, они, довольные собой, разошлись по своим койкам. Все, кроме младшего сержанта Гунько, этот побежал к тумбочке, чтобы позвонить дежурному по части и выяснить сложившуюся ситуацию.

Теперь осталось только надеяться, что их никто не дешифрует.

Перед самым подъёмом Кабан пошёл в туалет.

Электроснабжение так и не было восстановлено. У зарешёченных дверей оружейной комнаты маячил чей-то массивный силуэт.

— Папазогло, ты, что ли? — спросил Кабан. — Ты чего здесь висишь?

— Дежурный по роте сказал здесь стоять. Вместо сигнализации.

— А что, она не работает?

— Так точно, свет пропал!

— Как «пропал»? — Кабанов изобразил крайнее изумление.

— Лампочка не работает, — ответил Папазогло.

— Лампочка? — продолжал Кабан глумиться над молодым. — Так, может, она перегорела. Надо просто её поменять?

— Во всей части света нет, — терпеливо объяснил Папазогло. — Не могут же все лампочки перегореть…

— А ты, Папазогло, не такой тупой, как можно подумать! Шарящий боец…

— Служу России! — громко выкрикнул дневальный.

— Ты чё орёшь? — послышался из полутьмы недовольный голос Гунько. — Я тебя сигнализацией там поставил, или где? Вот и не ори без надобности.

Папазогло застыл, как каменный истукан. Кабан поплёлся в туалет, спать ему уже не хотелось.

Рано утром прапорщик Шматко беззвучно открыл замок каптёрки, вошёл внутрь и, остановившись на пороге, осмотрелся вокруг и втянул ноздрями воздух. Всё вроде бы было в полном порядке, за исключением нескольких мелких деталей: тумбочка у двери была чуть сдвинута вбок, веник у мусорной урны стоял не так, как обычно, а на столе лежала чайная ложка.

Шматко заволновался.

Он быстро подошёл к столу и стал один за другим выдвигать ящики. Его взволнованное лицо постепенно смягчалось, но, когда он открыл ящик под индексом «Хрень», он побагровел и громогласно заорал на всю казарму:

— Соколов, ко мне!

Каптёр не замедлил явиться.