Вторая террористическая война в России 1901-1906 гг.

Эти события самым дотошным образом исследовал А. Солженицын, поэтому далее будет дано краткое изложение этого исследования, его логический анализ. Кишиневский погром начался 6 апреля 1903 года в последний день еврейской пасхи, совпавший в том году с первым днём православной пасхи. После этих событий остался один документ - обвинительный акт местного прокурора В. Н. Горемыкина, который не привлёк к ответственности ни одного еврея, что вызвало негодование других народностей: молдаван, русских и украинцев. Заглянем вместе с Солженицыным в этот обвинительный акт.

Во-первых, сразу бросается в глаза фраза об “обычных столкновениях между евреями и христианами, всегда происходивших за последние годы на Пасху”. То есть, в последние годы это было обычным явлением - стычки, конфликты на религиозной основе. Но в этом году столкновение приобрело намного больший масштаб.

“В 1903 г. на Пасху в Кишеневе группы лиц еврейского происхождения допустили вдруг грубейшие выходки, кидая грязью в крестный ход, в иконы. Это оскорбило верующих и спровоцировало столкновение”, - отметил в своём исследовании В. Шамбаров.

На этот раз масла в огонь подлила местная газета “Бессарабец”. Несколько статей этой газеты было посвящено антиеврейской теме и происходящим в стране событиям. Одна из статей “Бессарабца” содержала сообщение, что в п. Дубоссары был заколот евреями христианский мальчик и, что это убийство, якобы, носило ритуальный характер. Вероятнее всего в первый день праздника эта тема бурно обсуждалась во многих христианских домах, так как после обеда мальчишки с попустительства взрослых стали бросать камни в окна еврейских домов. Затем к ним присоединились взрослые, и всё закончилось к концу дня разгромом нескольких торговых еврейских лавок. Полиция не смогла остановить эти хулиганские выходки, вела себя пассивно, хотя и арестовала в конце дня 60 хулиганящих человек.

А. Солженицын много рассуждает на эту тему, говоря, что это “признак застоявшегося дряхлеющего правительственного аппарата”. Уверен, всё было намного проще - высокие полицейские чины не были при исполнении, отмечая праздник, а мелкие полицейские чины были исключительно христианами и выходцами не из богатых семей, где традиционно не были довольны еврейской гегемонией. Поэтому эти полицейские своё личное недовольство евреями выразили пассивностью, злорадным невмешательством. В дальнейшем мы увидим такую позицию не раз, хотя еврейская пресса будет называть такие случаи исполнением приказа, полученного сверху - от правительства о поддержке погромщиков.

Это обвинение ничем ни разу не доказано, а народное недовольство в лице низших и средних полицейских чинов является самым правдоподобным. При этом следует отметить, что субъективное мнение полицейского не должно отражаться на исполнении его должностных обязанностей, поэтому полицейские, конечно же, были не правы.

Вернёмся к обвинительному акту:

“с утра, 7 апреля, христианское население… сильно волнуясь, стало собираться в разных местах города и на окраинах небольшими группами, которые вступали с евреями в столкновения, принимавшими всё более и более острый характер”.

Полиция опять проявляла сдержанность. В этот день евреи предприняли попытку коллективной защиты - их много собралось на Новом базаре “вооружённых для самозащиты дрючками, кольями и некоторые даже ружьями, из которых по временам стреляли”, а некоторые евреи “имели при себе… и бутылки с серной кислотой, коей они и плескали в проходящих христиан”. “Аптеками традиционно владели евреи”, - замечает Солженицын.

Это ещё более усугубило ситуацию - “Слухи о насилиях, чинимых евреями над христианами, быстро стали распространяться по городу и, переходя из уст в уста в преувеличенном виде, сильно раздражали христианское население”. Погромщики ещё более разгневались, а к ним присоединялись новые горожане. К обеду погромы охватили почти весь город.