Вторая весна

— Давайте тогда я скажу, — начал неуверенно «мужичок с ноготок». И голос у него был тоже девичий, грудной, негромкий. — Очень вы нас сбили с толку, товарищ директор, когда о партбилете заговорили. Нам вроде неловко призывать вас рисковать партбилетом.

Корчаков не ответил, вычерчивая что-то пальцем по столу. Воронков решил выручить его.

— И не призывай! Тебе отвечать не придется!

— Почему мне отвечать не придется? — обиделся и удивился «мужичок с ноготок». — И мы тоже за все в ответе, за все, что было и что будет. Мы ведь не кирпичи или доски, которые везем.

— Комсомолец? — строго спросил Воронков.

«Мужичок» ответил так же строго:

— Ясно! А если коммунист будет бояться ответственность на себя брать, то кто же ее будет брать? Я свой партбилет, если получу, в сейф запирать не буду. Нет, вот здесь, в карманчике, пусть лежит. — Он дотронулся до груди против сердца. — Пусть со мной работает, а если ошибемся, пусть со мной и отвечает.

— Один — ноль в нашу пользу! — высунув голову в столовую, громким шепотом сказал Зубков.

В столовой засмеялись.

— Да подождите вы, ребята! — укоризненно покачал головой Ипат Крохалев. — Человек красивую инициативу проявляет. Ишь какой огневой паренек, хоть спички об него зажигай. Давай дальше, сынок!

«Мужичок с ноготок» улыбнулся ему и заговорил, все так же не в такт размахивая руками, то и дело оттягивая вниз верхнюю губу. У него, оказывается, был маленький недостаток — щербинка на верхнем зубе, и он, вспомнив об этом, смущался и натягивал губу на изъян.

— И почему бы вам, товарищ директор, не опереться на нас, молодых? Может быть, и не подведем. Нет, не подведем! — с тихой уверенностью и застенчивой гордостью сказал «мужичок с ноготок». — Крутые подъемы, крутые спуски, повороты крутые? А велика ли честь по гладкой дороге машину вести? Мы эту трудную дорогу за честь себе будем считать. А честь свою кто захочет замарать? — обвел он водителей гордым, суровым взглядом.

— В маршалы думаешь выскочить? — обиделся почему-то пожилой водитель, сидевший на диване.

— Не говорите глупостей, папаша, — не оборачиваясь ответил «мужичок».

— Эй, не трогай! — крикнул сердито Кожагул. — Хорошая кровь, сердце крепкий!

«Мужичок с ноготок» постоял, закусив губы. Напряжённо поднятые брови его дрожали. Затем оказал медленно, напористо:

— Вношу, значит, предложение. Будем пробиваться через горы!

— Два — ноль в нашу пользу. Окончательный результат! — опять высунулся из передней Зубков.

И опять захохотала вся столовая, весело, облегченно, благодарно. Громче всех хохотала Марфа, держа ладонь у рта.

— Цыц вы, баловни! — прикрикнул Ипат, делая сердитые глаза. — Тут серьезное дело, а не хаханьки!

— А ты не трогай нас, товарищ Крохалев, — певуче сказала Марфа. — Нам, молодым, не посмеяться, что хлеба не покушать. А смех делу не вредит, — снова фыркнула она в горстку.

Садыков бросил на стол скрученный спиралью проводок и посмотрел торжествующе на Егора Парменовича:

— Теперь твое слово, директор. Идем через горы? Что?.. Говори!

— Я ему сначала отвечу, — кивнул директор на «мужичка». — Убедил ты меня, парень. Попробую вам, молодым, поверить. А с партбилетом ты правильно думаешь поступить. Давай ему жизни. Пусть и работает и ответственность во всю силу несет!

— Тогда, жигиты, по коням! Айда! Сейчас выступаем. И чтоб не звякало, не брякало! Делай, делай! — поднялся Садыков и, схватившись за голову, закричал ужасным голосом: — Ой, камня боюсь! За резину боюсь! Разуем машины! Что?.. Босиком в Жангабыл придем!

— Зачем нам резина? Мы на одном, как сказать, энтузиязме дойдем! — послышалось из прихожей, и Борис оглянулся, отыскивая замасленную телогрейку.

Люди начали подниматься, но не уходили, столпились в дверях, интересуясь, что такое Воронков говорит вполголоса Корчакову. А тот кивал, соглашаясь, потом сказал громко:

— Я считаю, что дело это надо отложить до Жангабыла. Там соберем общее собрание. А сейчас скомкаем вопрос. У людей другое в голове. Но ты объяви об этом, пусть люди знают, что дело это мы так не оставим.

Неуспокоев, уже шедший к дверям, остановился.

— Товарищи, минуточку! — закричал Воронков. — Надо бы, пользуясь случаем, поскольку мы все сюда собрались, обсудить поступок прораба Неуспокоева!..

Столпившиеся в дверях подались вперед, а те, кто уже вышел, с топотом вернулись и тесно, в давку, набились в дверь. Задние встали на скамейки, все хотели видеть прораба.

— На всех ленинградцев черный стыд наложил, — сказал в прихожей юношеский бас. — В «Ленинградскую правду» написать бы!

Не глядя на людей, но чувствуя на себе их взгляды, прораб медленно улыбнулся. Не малых сил стоила ему эта улыбка.

— А что он сделал? — крикнул Садыков.

— Коленце выкинул в таком разрезе, что одним словом не определишь, — ответил Воронков. — Одним словом, пятно на целинниках! Но поскольку мы сейчас разойдемся по нашим повседневным делам, к походу готовиться, то дело откладываем до Жангабыла. А вы пока продумайте вопрос и какие нам сделать выводы на основании имеющегося материала. Ясно?