Вторая весна

— «Понять, понять!» — передразнил его раздраженно Воронков. — А сам недопонимаешь, товарищ Полупанов. Отрыжка твой Мефодин! Тысяч на десять продуктов уволок, и машину по частям продаст. Это в каком разрезе надо понимать?

— В таком разрезе, Илюша, — мягко вступилась Марфа, — что если ты сегодня поверил человеку, завтра он сам в себя поверит. И горы своротит! Мефодину, понимаешь, до зарезу доброе слово нужно было. А мы сказали ему это слово? Только и слышал: «Смотри, Мефодин, да смотри, Мефодин!»

— Вот это верно, — невесело откликнулся Гру-шин. — И жил парень с перегретыми подшипниками.

— Товарищи! Товарищи же! Кого вы защищаете? — возмущенно взмахнул руками Воронков. — Послушайте лучше нашего товарища корреспондента. Он Мефодину ораву правильную характеристику выдал. Законченный алкоголик и хулиган! А теперь вон до чего докатился! Ваша правда оказалась, товарищ Чупров.

Борис отвернулся. Он не почувствовал себя правым и после слов Воронкова. Он попробовал вообразить, как Мефодин угоняет свою «авторитетную машинку». На озорном лице злорадная улыбка, крохотная «бобочка» лихо сдвинута набекрень, прищуренные глаза издеваются. И все-таки не пропало, а разрасталось в душе чувство вины.

— Ай-яй-яй! — тихо, со скорбью произнес кто-то в темноте, и к костру подошел Шполянский. Его выпуклые глаза, нашитые на лицо бусины, поблескивали желтой искрой. — Як узнав я, шо Васылёк выпрягся з нашого, как оказать, коллективного возу, так зараз подумав: ай-яй-яй! А за казаха з козою слыхали?

— Ты иди, Шполянский, занимай свое место, — покосился недобро Садыков. — Сейчас тронемся.

Шполянский сочувственно всем улыбнулся и ушел.

— Сердце сигнал дает, что этот сын собаки в ме-фодиноком деле по уши сидит, — сказал Садыков. — А как доказать, чтобы его за ушко и на солнышко?

На поляну выехал директорский «козлик». Корча-ков ездил осматривать законченную просеку. Выпрастывая себя из машины, он загремел:

— Что же это у нас происходит? Машины начали угонять. Этого только не хватало! Чью машину он угнал?

— Свою, понимаешь! — вздохнул Садыков.

— Сплошная экзотика! Новый вариант «Бэллы»! — засмеялся Неуспокоев, гревший над костром руки. — Не у Казбича угнали Карагеза, а Казбич угнал своего Карагеза.

— А ты что ж молчишь, сержант? — обратился директор к Воронкову.

Илья потер лоб, откашлялся;

— Я говорил уже, Егор Парменович, что проявили мы политическую слепоту. Мефодин в моральном отношении не на должном уровне, а мы его на самотек пустили. Не охватили!

— Проявили, пустили, не охватили! — ожесточенно дернул ус директор.

— Точно! Не охватили! Будем выправлять положение. Конечно, в обстановке политической я трудовой активности!.

— Протокольно как-то говоришь, Воронков. Готовыми формулировочками шпаришь! Откуда это у тебя?

— Я же в армии комсоргом был. На таком деле без формулировочек нельзя, — ответил серьезно Воронков.

Егор Парменович вдруг почему-то мелко задрожал, закрыв ладонью рот. Борис с удивлением посмотрел на него и понял. Директор хохотал беззвучно, задыхаясь от смеха.

— Называется — оправдался. Ох, не могу! — выдохнул он тоненько, вытирая выступившие от смеха слезы.

— Я ему, черту патлатому, покажу формулировочку! — заорал Воронков, подбежал к директорскому «козлику» и кинул себя на шоферское сиденье. — Он у меня как миленький вернется, будьте покойны! Разрешите догнать, товарищ директор? В лепешку расшибусь, а догоню! И мордой, мордой об радиатор!

В глазах Ильи металось хмельное, ноздри раздувались.

— Теперь ты по-человечески заговорил, — довольно раскинул кулаком усы Егор Парменович. — А глазищами цыганскими чего сверкаешь, будто за конокрадом гонишься? Не разрешаю! Он несется сломя голову и впрямь в лепешку может разбиться. А тебе это зачем? И знаешь, друг, мало что изменится от этого. Прозевали мы Мефодина? Что-то у нас плохо организовано! Всё дела, дела, а люди когда же?

Директор махнул рукой и пошел к газику, крикнув Садыкову:

— Будем трогаться, Курман Газизыч!

Глава 28 «Слезы шофера»

Просеки, прорубленные в недрах леса, казались узенькими тропками, и Борису с трудом верилось, что по этим щелям пройдет громоздкая автоколонна. А она начала уже свой марш по лесу. В низовом, тяжелом ветре смешались свежий запах смолы и горечь бензиновой гари. А поверху летели в ночь, меж соснами, огромные и сердитые шмели: наплывало гуденье моторов. И вдруг темная стена сосен отворилась, выбросив сноп света. Машины вышли из леса. И тотчас кто-то встал рядом с Борисом. Это была Шура.

— Вы поедете со мной. Хорошо? — просительно сказала она.

Борис молча кивнул, скрывая радость. Все острее и острее чувствовал он необходимость ежеминутно видеть ее, слышать ее голос, просто ощущать ее рядом. Он вздрагивал от нежности, даже когда на него падала ее тень; он безошибочно узнавал ее голос в хоре других голосов по тому волнению, которое охватывало его.