— Но мы же друзья. — Мартин передал мне его. Это поможет тебе собраться с мыслями. Оттолкнуться от чего-то конкретного.
— Как Пейдж и малыш?
Он слегка нахмурился:
— Они в порядке. Только я не уверен, достаточно ли Пейдж отдыхает.
— По ночам тяжело?
— Я сейчас сплю в комнате для гостей.
Темнело, и надо было включить свет, но я не вставала. Мы с Мартином сидели на кухне, пока не сгустились сумерки, и я была благодарна, так благодарна ему за присутствие.
— Сегодня сказок не будет, — сказала я ребятам. — Я хочу поговорить с вами.
Они были свежевымытые, блестящие и смотрели на меня с надеждой.
— Это о папе?
Две пары глаз доверчиво смотрели на меня. Я похлопала ладонью по кровати Феликса.
— Залезайте и садитесь рядом со мной.
Феликс устроился справа от меня, а Лукас слева. Я обняла их и погладила по спине. Феликс изогнулся, скользнул вниз и принес «Голодную гусеницу». Он протянул книжку мне обеими руками. Я покачала головой:
— Не сегодня, Феликс. Папа… — я запнулась и замолчала. искала опору. То, что я должна сказать своим детям. То, что поможет им справиться с будущим горем.
— Папа… — Лукас хихикнул, — наш папа?
— Да, твой папа.
Феликс взял Бланки
[16]и снова прижался ко мне: теплый, удивительно тяжелый для своего роста.— Папа очень вас любил, — сказала я и прижала их к себе покрепче, — и он всегда будет с вами. Но я боюсь, что с ним что-то случилось… — Я поперхнулась, но изо всех сил старалась не останавливаться. — Он очень сильно заболел, его сердце не могло биться, и он умер. Он ушел от нас и больше не вернется.
Лукас разрыдался:
— Он обещал прийти на футбол.
Я испытала невыносимое чувство тяжести и поражения.
— Лукас, папа не сможет прийти на футбол. — я взяла его маленькую руку и погладила. — Он обязательно пришел бы, если бы мог.
— Куда он ушел? — Лукас уже захлебывался от рыданий.
— Он ушел на небо. Он, наверное, видит нас и думает о нас все время. Я буду заботиться о вас, и мы будем вместе. И мы будем думать о нем, правда, ребята?
Феликс вывернулся из моих объятий и подошел к окну.
— Непослушный папа, — сказал он сердито.
— Папа не шалил, — сказала я Феликсу. — Он ничего не мог поделать.
— Непослушный, озорной, — повторил Феликс. Потом он сказал, — Смотри, там Тигр сидит на улице.
— Вернись, Феликс.
Но он покачал головой и продолжал упрямо стоять у окна. Лукас вздохнул и посмотрел на меня.
— Значит, нам нужен новый папа, чтобы водить машину?
Феликс забрался в мою постель и разбудил меня.
— Мамочка, где папа?
Было шесть часов и я только забылась тяжелым сном, но его вопрос мгновенно заставил меня проснуться. С трудом шевеля губами я пробормотала:
— Ты помнишь, Феликс, мы говорили об этом вчера? Папа ушел туда, где ему хорошо и спокойно.
Голос у моего уха был тревожен и настойчив:
— Ты тоже уйдешь?
Я взяла его на руки и мы сплелись в один узел под пуховым одеялом.
— Нет, я не уйду.
— Обещаешь? — Феликс закинул на меня ногу и прижался головой к моей груди.
Лежа в этих невинных грустных объятиях, я представляла реку жизни, которая текла через меня в него. Он был Натаном, он был мной. Я никогда прежде не подыскивала слова так тщательно и заботливо:
— Я ни за что не уйду, Феликс. Я буду с вами обоими, чтобы заботиться о вас.
Руки Феликса ослабели:
— А непослушный папа ушел.
У Натана не было выбора. Он не хотел уходить. Любое из этих утверждений было верно. Тем не менее, даже ребенок мог понять, как безнадежно и неуверенно они звучали, и долгом матери было убедить своих детей, что они находятся в безопасности. Через некоторое время Феликс расслабился. Его тело отяжелело, а дыхание стало ровным. Я лежала, обхватив его руками и слушала умножающиеся звуки дня, понимая. что пора вставать и продолжать жить дальше.
Мы с мальчиками оделись вместе.
— Держу пари, я одену свои брюки раньше, чем вы оденете носки, — Я бросила им красную и синюю пары.
— Я быстрее, — крикнул Лукас, и потащил с себя пижаму. У него на спине шариковой ручкой был нарисован кот.
— Чем вы оба вчера занимались?
За завтраком я сказала:
— Если съедите всю кашу, получите на ужин мороженое и еще одну сказку перед сном.
Вот так, с помощью обещаний и игр мы прошли через утро и завтрак. Это было в обычае: игры, увертки, хитрости помогали нам прожить день. Потом Ева повела их в школу, а я убрала со стола и привела в порядок кухню. Я вдова, думала я, вытирая воду вокруг раковины.
Когда я пошла наверх, чтобы застелить постели, стукнула крышка почтового ящика на двери. Заслонка была поднята и чей-то глаз заглядывал в дом. Я узнала его и открыла дверь.
— У нас работает звонок, — сказала я наклонившейся Поппи.
— Минти, — Поппи быстро выпрямилась. — Я не была уверена, что мне надо приезжать, но меня прислала мама. Нам надо поговорить.
Одетая с головы до ног в черное, с красными больными глазами, она выглядела хрупкой и опустошенной. Жалость к ней с Сэмом, жалость к моим мальчикам, жалость к себе самой захлестнула меня.
— Я не знаю, что сказать, Поппи, кроме того, что мне очень жаль.