Вторая жена Пушкина

-- А кто там с ним? Ведь не Наталья Николаевна! Как же так?

-- Да разве вы не слышали? Весь Петербург говорит. Это его новая girl-friend. Ее зовут Диана...

-- Диана? Какое поэтическое имя! А знаете, она ничего...

-- Еще бы! Он от нее без ума...

Они усаживаются в партере. Соседи им кланяются, шушукаются. Весь зал говорит только о них. Пушкин шарит по карманам, пытаясь найти свой двойной лорнет, чтобы навести его на ложи незнакомых дам, но лорнет куда-то запропастился. Диана специально вынула его дома из пушкинского кармана, чтобы на незнакомых дам он не глядел. Тут появился дирижер, и грянула увертюра. А зал музыку не слушает, продолжая о них шушукаться.

В антракте, едва зажгли свет, Пушкин, казалось, забыл о Диане. Глаза его разбежались от обилия красивых женщин, одетых так, как ему не снилось: полуобнаженных, источающих такие запахи, от которых кружилась голова. Они вышли прогуляться в фойе. Диана крепко держала его за локоть.

-- Вы настоящий Пушкин или артист в гриме? -- с изумлением спросила у него идущая навстречу нимфетка с длинными ногами, растущими из подмышек.

Увидев это божественное создание, Александр Сергеевич потерял голову.

-- Мадемуазель! -- воскликнул он. -- Разумеется, я настоящий. Если позволите поцеловать вам ручку, вы в этом убедитесь. Вы -- прелесть, чистый ангел.

-- Зачем же ручку? -- нимфетка сделала глазки. -- Кто сейчас ручки целует? Поцелуйте лучше в губы.

И не дав Пушкину задуматься, бросилась к нему на шею. Пушкин обнял ее за тонкую талию и стал что-то шептать на ухо. Нимфетка обмякла, будто сейчас, здесь готова упасть с ним на пол.

Краска бросилась в лицо Диане. Господи, зачем я привела его сюда? Зачем он ожил? Ведь я его теряю! Мертвый, он был мой и больше ничей. Деревянное его тело принадлежало мне одной. И вот...

Вокруг стала собираться толпа. Диана возмутилась, вырвала Пушкина из объятий нимфетки и влепила ему пощечину. Руке стало больно: она ударилась о деревяшку. Слезы брызнули из глаз, дотекли до рта, она почувствовала на языке их соленый привкус.

Было утро, за окном на углу скрежетал трамвай. Пушкин лежал рядом и смотрел на свою girl- friend. Надо было вставать и бежать на работу.

9.

Сомнений нет, он любит только ее, Диану, принадлежит только ей. Но этого было мало ее жадному воображению, которое требовало и логики, исторической обоснованности, и, так сказать, легальности. Как биографические детали жизни Пушкина ни обходи, невозможно им противоречить: Наталья его жена, а Диана -- нет. Надо получить свое законное право быть рядом с ним. Ее совершенно не смущает, что он жил тогда, а она -- теперь, когда он уже умер. Важно другое: как же стать его законной женой?

В Вербное воскресенье Моргалкина пошла к заутрене в церковь к отцу Евлампию. Познакомились они еще в университете: вместе оказались на уборке картошки, и он Моргалкину по части Самиздата просвещал. Он же ее, как только все можно стало, крестил. В миру Евлампий был Евгением, а раньше советским экономистом, работал в Ленинградском управлении торговли, засыпался на взятках. Господь его просветил, укрыл в монастыре и послал в духовную академию.

Отстояв воскресную службу, Диана подошла к отцу Евлампию, сказала, что разговор у нее конфиденциальный. Он ее в сторону отвел, ухо наклонил. Она оглянулась, не слышит ли кто, и прошептала:

-- Мне надобно обвенчаться с одним человеком, но тайно, на дому, как делали иногда предки.

Евлампий тоже историю знал, но тут сразу остерег ее, перекрестив:

-- В церкви надобно, по закону, с бумагой из ЗАГСа.

-- Какие теперь законы? -- возразила она. -- Мы сперва Божеское одобрение хотим получить... И срочно надо, я заплачу, сколько скажешь. Знать никто не будет. Тут рядом.

Она долго его уговаривала, пока он по старой дружбе не согласился.

-- Когда?

-- Прямо сейчас.

-- Тогда быстрей, -- сказал он. -- А то у меня впереди обедня и начальство из епархии грозилось нагрянуть.

По дороге отец Евлампий молчал, только на часы то и дело поглядывал да рясу руками над лужами приподнимал. Моргалкина привела его домой. Она знала, что соседи все на садовые участки отбыли. Войдя в комнату, Евлампий спросил:

-- Ну, где твой жених, которому так приспичило?

Тяжелая зеленая штора закрывала свет в окне. Диана сперва молча зажгла две свечи, будто не слышала вопроса. Потом, раздвинув книги, вынула из шкафа почтовый конверт, извлекла две бумажки по сто долларов и протянула Евлампию. Деньги он опустил в карман рясы.

-- А жених-то? -- опять спросил он.

Деваться было некуда, она указала на Пушкина, прислоненного спиной к шкафу.

-- Да вот он.

Палец в рот от удивления положил отец Евлампий да чуть не откусил. Зажмурился, опять открыл глаза, поморгал, проверяя зрение, перекрестился, закряхтел и выдавил из себя:

-- Ты шутишь, девка! Не может того быть, чтобы серьезно...

Моргалкина уже надела фату, заранее приготовленную, молча встала рядом с Пушкиным, опустив очи в пол. Ждала.