Вторая жена. Цветок для варвара

Даже без долгих и предварительных ласк я обезумела. Тело покорилось воле варвара. Стало его рабыней и повелительницей, сдалось на его милость. Мы открывались друг другу, как цветы под солнечными лучами. Мы были продолжением друг друга, единым целым.

Кусая губы, вцепилась пальцами в сильные плечи мужа, двигаясь ему на встречу, насколько позволяло пространство между нашими телами. Каждый толчок его органа внутри моего лона взрывался яркими красками в моем сознании, пока я не умерла и не возродилась вновь.

Очнулась, когда горячие губы прикоснулись к виску. Внутри меня лоно продолжало сжиматься, полное блаженного упоения. Горячее семя мужа стекло по бедру.

— Надо вымыть тебя и покормить! — произнес Шаккар.

— Почему мы еще не в пути? — спросила я, глядя, как обнаженный варвар встал с ложа и направляется к выходу из шатра, намереваясь отдать приказ о том, чтобы рабы принесли горячей воды.

— Скоро у нас не будет времени на подобные остановки! — просто ответил муж. Он выглянул за полог и что-то крикнул, отдавая приказ, после чего вернулся к нашему ложу и прикрыл меня простынями, не желая, чтобы кто-либо смог увидеть то, что принадлежало ему по праву.

— Что было в послании, муж мой? — повторилась я.

Шаккар опустился рядом со мной и лег, облокотившись на руку.

— Птицу прислал отец, — сказал принц и добавил уже тише, — я думаю, что скоро будет война!

— Что? — я не верила своим ушам. Что он говорит? Какая война? Не ослышалась ли я, не помешалась ли, не тронулась разумом?

— Но как? — только и смогла выдавить.

— Все признаки указывают на это, — спокойно ответил Шаккар. Ему как воину было не понять страха женского сердца, которое только начало познавать любовь и теперь боялось ее потерять, так и не узнав полностью.

— Сегодня мы тронемся в путь и теперь будем останавливаться только для того, чтобы дать отдых лошадям, — пояснил мой варвар. — Мне необходимо как можно быстрее оказаться дома. Отец ждет меня и надеется на скорое возвращение.

Я кивнула, хотя пока мало что понимала.

У полога зашумели голоса. Спустя мгновение один из рабов робко зашел внутрь, опустив голову вниз, и сообщил о том, что вода для купания принцессы готова.

— Заносите! — велел Шаккар.

Рабы повиновались. Едва они поставили бадью на середину шатра, принц отпустил их взмахом руки, а затем нагнулся ко мне и поднял на руки, легко, словно пушинку. Я вцепилась в его плечи, чувствуя, как в сердце заползает страх. Липкий, тягучий…холодный, словно морозное дыхание циклона, что приходил на побережье с севера.

Муж почувствовал мое напряжение и осторожно опустил в воду, стараясь не намочить густые волосы, и попросту перекинув их за бадью.

Горячая вода прикоснулась к телу ласково, как руки опытного любовника. Защекотала завитки волос, всколыхнула груди. Шаккар смотрел на меня не отрывая взгляда, и я заметила, что в глубине его глаз снова разгорается страсть. Он опустил руки в воду и начал тереть мое тело, прикасаясь бережно и нежно. А после выудил меня из бадьи, завернув в кусок дорогой ткани…

… Воспоминание об этом утре преследовали меня весь день, пока я сидела на лошади и чувствовала палящее дыхание солнца. Где-то впереди ехал на своем жеребце Шаккар. Мы больше не плелись без спешки, нет. Теперь лошади шли быстрее, телеги скрипели протяжнее, и к вечеру мы поделали расстояние, которое обычно проходили за два-три дня. Но устали все, особенно рабы. Многим не хватало места на телегах. Слуги шли по очереди. То отдыхая на облучке, то спешно топая за повозками и глотая пыль. Привалы были редкими и короткими. Воины поили лошадей, слуги — волов, что тянули телеги, и все продолжалось снова.

Один раз за время в пути ко мне присоединился Аббас, но мы проехали рядом не так долго. Скоро Аббас откланялся и нагнал своего брата и его жену, что неутомимо вели за собой своих людей. Я смотрела на Сарнай и только диву давалась, завидуя ее выдержке и силе. Истинная воительница, она совсем не казалась мне уставшей, и время от времени я даже слышала ее смех, долетавший до моего слуха вместе с пылью и топотом воинов, ехавших впереди. Я же чувствовала усталость во всем теле, слабость и дикое желание свернуть в сторону, выбраться из седла и просто упасть в тени под деревом, раскинув руки и ноги в стороны.

Только теперь я поняла, насколько это тяжело, находиться постоянно в седле. Мысли о паланкине, канувшем в небытие, казались мне просто сказочным сном, от которого я проснулась в жестокой действительности.

Но я терпела, понимая, что вечером, когда разобьют шатры, остановившись на ночлег, я вряд ли смогу сама слезть с лошади, да и походка у меня будет та еще!

Словно насмехаясь над моими мучениями, коварное палящее солнце вовсе не торопилось спрятаться за горизонтом и долго висело над головой, даря жажду и усталость, выпивая последние силы, те, которые не выпила верховая езда.