Вторая жизнь

Посетитель придвинулся и заговорил тихо, с доверительностью:

- Ладно. Вы не верите, что я отец. Скажу правду. Я Кайзер. Слышали?

Галактионов знал из газет кличку главаря столичной банды; много писалось о его характере, только портретов не помещали. И он подумал, что просто так Кайзера не выпроводить из клиники: словами не отделаешься.

И сказал:

- Я не знаю, что будет с вашим "мальчиком" через час, через полчаса. У нас не оказалось крови для переливания, нужной крови...

Кайзер мигом скинул пиджак, сорвав золотую с камнем запонку, засучил рукав рубашки. - Берите. У меня первая группа - в армии проверено. Цедите сколько надо. Мало будет, пятеро таких придут, каждый день будут приходить - берите!

- Идемте, - кивнул Галактионов.

Поздно вечером усталый, с головной болью и горечью во рту от курения Даниил Романович поднялся к себе. В его квартире было только то, что нужно для отдыха - кровать и диван, и то, что требовалось для работы - письменный стол, книги, аппаратура, инструменты. Гостей он не принимал, да никто к нему и не ходил.

Правда, Галактионов встречался с атташе по вопросам науки и культуры, молодым человеком из советского посольства, но эти встречи бывали чаще всего не в квартире.

Галактионов приехал в Атлансдам вместе с женой. Она прожила тут только два месяца и решительно заявила, что не может больше оставаться без дела, положение домашней хозяйки ей не по душе. Она любила преподавательскую работу, говорила, что никто не в праве отнять ее, чувствовала себя здесь чуть ли не ссыльной, и Галактионов согласился на отъезд жены. В институте удивлялись такому поступку супруги советского профессора: странная женщина, ей не нравится спокойная, обеспеченная жизнь в великолепном городе!

Сейчас Даниил Романович пожалел, что отпустил Марию. Скучно было одному. Квартира казалась необитаемой.

В гостиной висела единственная картина - "Нерон в цирке" Г. Семирадского. Домовладелец, юркий старикашка, желая польстить русскому профессору, повесил не абстракционистскую мазню, а "Нерона", сказав, что это-картина известного русского художника. И еще сказал, что является поклонником искусства и науки: в его доме живут исключительно "художники, артисты, ученые.

Галактионов прилег на диван, тотчас же зазвонил телефон.

"Кто бы это мог быть? - подумал он: уж очень редко раздавался звонок в его квартире. - Мартинсон? Нет, он никогда не звонил. Если Шельба, то позовет в ресторан..."

Голос был тонкий и далекий.

- Это я, Эрика Зильтон. Что же мне делать, господин профессор? Спасибо вам за помощь - за деньги, но... ведь живые каждый день хотят есть. Мне нужна работа, а ее нет. Мне не к кому больше обратиться - ведь вы все равно как отец...

"Да, это верно, - думал Даниил Романович, - как отец... Я дал ей вторую жизнь. Но что я могу сделать для нее? Снова предложить деньги?"

- Не подумайте, что я прошу у вас помощи, - говорила Эрика. - Все равно это не может продолжаться без конца. Мне нужна работа. Я могу работать. Ко мне пристают корреспонденты, но я вижу, что их нисколько не интересует моя судьба. Они сами хотят заработать. О, я отлично их понимаю...

"Можно бы взять ее в клинику вместо той сестры-монашенки, - подумал Галактионов. - Но помимо Доминака этого сделать нельзя - а он ни за что не согласится".

- Что же мне делать, господин профессор? Снова умереть? У меня уже не хватит сил и решимости...

- Что вы, что вы, Эрика! - воскликнул Даниил Романович. Выбросьте из головы эти мысли. Надо что-то придумать... Вам не предлагали выступить, ну хотя бы по телевидению?

- Предлагал один корреспондент. Но я не хочу иметь дела с корреспондентами. Еще предлагали выступать в варьете...

- Нет, в варьете вы не ходите, Эрика. Нужно что-то другое.

- Я как раз хотела спросить у вас совета насчет варьете, - продолжала Эрика.

- Я бы не советовал...

- Но что же мне делать?

"Что же я могу сказать ей? - мучительно раздумывал Даниил Романович. - Надо посоветоваться хотя бы с Шельбой, человек он бойкий".

- Лучше подождать, Эрика, - сказал он в трубку. - Еще немного. А пока возьмите у меня денег.

- Нет-нет, не могу! - вскрикнула Эрика. - Это оскорбительно, я начинаю ненавидеть себя.

- Но я же как отец. Разве оскорбительно брать деньги у отца?

Она, видимо, задумалась. Помолчав, вздохнула:

- Не знаю. Я никогда не брала денег у отца. Я не знала отца.

- Ну вот видите... А говорите: оскорбительно. Возьмите, Эрика.

- Нет-нет! - снова закричала она. - Не надо, не буду... Никогда! Я уже решила все. И больше не позвоню.

- Эрика!

- Прощайте! - Трубка монотонно загудела.

Даниил Романович подошел к окну. В темноте метались рекламные огни, приглашали, звали, уговаривали, манили. Он повалился на диван, достал первую попавшуюся книгу, открыл ее так, как открылось, стал читать.