Вторая жизнь

— Почему утром не подъехал к райкому? — спросил Глухов, подняв голову. — Забыл или пьян был?

— А что?

— Как что? — Глухов усмехнулся наивной растерянности Егора и заговорил, никого не стесняясь, что утром с инструктором райкома целый час прождал Егора, что нужно было ехать в соседний колхоз и хорошо — подвернулась случайная подвода. Обо всем этом Глухов говорил со смехом, и от этого Егору становилось еще обиднее.

Глухов повеселел.

— Как с нами-то решили? — не удержался Егор.

— Э, не твое дело! — отмахнулся Глухов.

Егор встретился взглядом с Козулиным. Тот внимательно посмотрел на Егора. Через очки в его взгляде ничего нельзя было прочесть, и Егор с неудовольствием подумал: «Уважительный гражданин, а тоже в душу лезет» — и отвернулся.

— Ну, что молчишь, Егор? — неожиданно крикнул Глухов лающим басом и стал ждать ответа.

Егор вздрогнул, притих. Он уже не радовался, как бывало раньше, тому, что председатель чисто выбрит, что от этого лицо его стало приятным, молодым; неприятны были металлический блеск больших глаз Глухова и новый френч с желтыми пуговицами, простуженный голос и самоуверенный взгляд.

— Молчу. Разговору нет, — ответил Егор, и его сердце тоскливо сжалось при мысли, что его начальник Глухов, которого он возит уже восемь лет со Дня Победы, сейчас какой-то далекий и чужой ему человек, к которому нет разговора.

Глухов подсел ближе к огню, вытянул рыхлые волосатые руки с узлами вен, стал греть пальцы и ворчливо доказывать, как Егор виноват перед ним.

Егор машинально раскрыл потрепанный синий журнал «Автомобильный транспорт». Слушая Глухова, листая страницы, он вглядывался в замысловатые чертежи обкатанных и тормозных барабанов, в схемы двигателей, амортизаторов, крышек картера…

«Вот и культура на селе… Читают проезжие… Кто-то что-то оставил и уехал добрым человеком», — думал он, рассматривая новые марки автомобилей и грузовиков ГАЗ-51 и ЗИМ-150.

Егор представил себе, что колхоз уже купил ЗИС и что он, Егор, везет на этом ЗИСе по хорошим дорогам не Глухова, а нового председателя с веселым взглядом и пышными пшеничными усами.

Глухов заговорил с Козулиным и актрисой о колхозе, о пашнях и урожаях. Они не обращали внимания на Егора, будто его и не было, а он не сумел войти в разговор, и от этого ему стало еще тяжелее. А еще было до злости обидно смотреть на равнодушную широкую спину Глухова, на его двигавшийся бритый затылок, обидно сознавать, что Глухов обругал его при людях, которым он рассказывал вчера о сыне и свадьбе.

Он крякнул:

— Пойду!.. Лошадь там! — поднялся и, схватив тулуп, вышел в сени.

На лестнице остановился. В ушах раздавались басовые выкрики, обидные слова Глухова.

Над лестницей, под потолком, тускло светила лампочка, вымазанная известью. От деревянных бревенчатых стен пахло инеем и сыростью.

В сенях столкнулся со вчерашней молодкой. Была она в пуховой шали. Он заметил, как со вздохом широко раскрыла глаза, остановилась и улыбнулась.

Егору показалось, что она смеется над ним. Нахмурившись, он запахнул полы тулупа, посторонился и шагнул вперед. Но тотчас же остановился.

Ему захотелось поговорить с ней или хотя бы постоять рядом… подумать. Задержал ее за рукав телогрейки. Молчал, не находя слов.

— Ну что? Ну! — спросила она, гремя ведрами о ступеньки.

Ответил хрипло, сдавленно:

— Да погодь! Звать как?

— А Софьей.

— Ишь ты! Царица…

Софья отошла к двери, кивнула на сугроб, на забор и небо.

— Весна-то! — и засмеялась.

Егор почувствовал в ее смехе, в ее нарочитой веселости отчаянность одиночества и боль.

В небе вечернем сине и бездонно, в такое время звезды только угадываются, они медленно начинают проступать мерцающими светляками. В открытый полог сеней видны избы; над ними колышется дым; окна кое-где уже светятся электрическим светом. За дальними улицами скрипит колодезный журавль и кричат одинокие грустные гудки сысертского завода.

Здесь, в сенях, было темно, и только глядела с потолка своим желтым глазом тусклая лампочка. Егор распахнул тулуп, подошел к ней и с особым сочувствием переспросил:

— Одна, говоришь?

— А что?

— Мужика подобрать себе надо. Молодая ты. Красивая…

— Щетину обрил бы… Женат, чать?

— Сын женат.

Вверху за дверью послышались голоса. Кто-то звякнул щеколдой, громко произнес: «По радио говорили…» Что говорили по радио, Егор не расслышал. Софья отодвинулась и пошла, задумчивая, расстроенная еще больше, и он долго смотрел ей вслед, почему-то радуясь этому знакомству.

Утром Глухов уехал в Кашино знакомиться с новым колхозом. Уехал на автобусе по сибирскому тракту.

Егор задержал лошадь у желтой металлической громады автобуса, наблюдая за сутолокой пассажиров, отъезжающих в Свердловск. Он гадал: достанется председателю место на кожаном сиденье или нет. Места не досталось. Глухов стоял у выхода в расстегнутом полушубке. Лицо его было печальным; за ночь на щеках пробилась борода, и на шее от костяного воротничка появилась красная сыпь.

— Езжай, Егор, домой. Я вернусь дня через два, — сказал он усталым голосом, махнул рукой, и автобус тронулся.