Вторая жизнь Арсения Коренева книга третья

— Ничего, — уверял меня следователь на нашей встрече неделю спустя, — дожмём тётку. На этот раз она условным не отделается, будет рукавицы с телогрейками шить на зоне. Тем более профессия у неё подходящая. А Калентьев однозначно хороший срок получит.

Суд, как говорится, был скорым. Не знаю уж, какие методы применял следователь и его подручные, но раскололи всё-таки Лидию Мокроусову, дала признательные показания. Носок получил пять лет «строгача», а его подруга полтора года колонии общего режима.

«Unicuique secundum opera eius[1]», — как говорили латиняне. А у меня на память о том происшествии остался небольшой, в пару сантиметров шрам.

Вот его-то мама и заметила, когда в один из её визитов в канун Нового года я забылся и мелькнул перед ней с обнажённым торсом.

— Ой, Сеня, а что это за шрам? — спросила она с тревогой в голосе.

— Это? А-а, это… Да чирей выскочил, здоровый ещё такой, коллега из хирургии его по-быстрому вырезал и пару шовчиков наложил. Я уж и забыл про него. В смысле, про чирей.

Вроде прокатило. Однако тут же последовал вопрос, где и с кем я собираюсь встречать Новый год.

— Неделя осталась, а ты молчишь. Не дежуришь, часом, в отделении? А то год назад в Сердобске тебя заставили ночевать в больнице.

— Не, в этот раз пронесло, — хмыкнул я. — С 29-го на 30-е у меня дежурство. А насчёт где и с кем… Не знаю, мам. С Татьяной, как ты понимаешь, у нас всё, прошла любовь — завяли помидоры. С бывшими одноклассниками тоже не вариант, у них уже свои компании. Наверное, посмотрю «Голубой огонёк», да спать лягу.

В глазах матери промелькнула искорка жалости.

— Может, с нами встретишь, со мной и Юрием Васильевичем? Я с ним говорила. Он не против.

— Да ты что⁈ Нет-нет-нет, не буду вам мешать наслаждаться друг другом. Моё присутствие будет в вашем доме будет совершенно не к месту. Что у вас-то нового?

— Да особо и ничего, живём…

Мне показалось, она что-то недоговаривает, и я прямо спросил:

— Мам, не мучайся, говори. Вижу ведь, что-то у тебя на душе невысказанное.

— Ой… тут вот дело-то какое… Юра меня замуж зовёт, официально. А то, говорит, соседи косятся, за спиной обсуждают, что мы вроде как в грехе живём. Это ещё на работе не знают. Как думаешь, надо нам расписаться?

— Ма-а-а, ну вы же взрослые люди, чтобы на каких-то старых сплетниц внимание обращать. Сейчас многие живут в гражданском браке, и ничего… А насчёт расписываться или нет — это ваше с Юрием Васильевичем личное дело. Я поддержу любой ваш… твой выбор.

В середине декабря, как и обещало начальство, меня таки провели на полставки от моей основной специальности. Мелочь, как говорится, а приятно. Тем временем до Нового года оставалось не так много, но я даже не замечал, как пролетают дни. Даже в связи с ранением (пусть даже и пустяковым) не брал больничного, и в том числе по субботам приходил с утра в отделение на пару-тройку часов, проводил больным сеансы иглоукалывания, оставляя себе полностью выходным только воскресенье. В этот день отсыпался, смотрел телевизор, читал книги и слушал музыку. В общем, развлекался как мог, продавливая диван с утра до вечера.

Однако даже в единственный выходной не забывал делать зарядку. Сделать паузу на неделю пришлось только из-за раны, опасаясь, что шов может разойтись, да и то на мне всё заживало, как на собаке. Что в той жизни, что в этой — молодой организм брал своё.

Пару раз до своего последнего дежурства в 1977 году применил ДАР, когда имел дело с особо тяжёлыми больными. Первая из этих двух поступила в отделение интенсивной терапии с острой коронарной недостаточностью, на фоне которой развились тяжёлая ишемия и циркуляторная, а следом и тканевая гипоксия миокарда. Мне удалось остаться с больной наедине — если не считать находящегося в коматозном состоянии под ИВЛ соседа по палате — и я за четверть часа почистил коронарные (венечные) сосуды. На следующий день пациентку перевели в обычную палату.

Второй поступил четыре дня спустя — в кардиохирургию, с аневризмой аорты. Я как раз в «приёмнике» был, только что закончил общение с родственницей пациентки — у нас её мама проходила лечение под моим патронажем — а тут «скорая» привезла больного. По ходу дела выяснил у фельдшера, какой был поставлен предварительный диагноз, и решил помочь бедняге. Мужчина ещё относительно молодой, пятидесяти нет, а уже одной ногой в могиле.

Должны были оперировать следующим утром. Я как раз успел полностью восстановиться после предыдущего исцеления, последствия которого в виде обычной слабости и желания поспать преследовали меня всего лишь остаток того дня, пока я не добрался до родной постели, а утром уже был огурцом. Попросил Елаева разрешения провести с больным сеанс иглорефлексотерапии. Мол, в любом случае проявится положительный эффект, а хуже точно не будет.

— Что ж, попробуйте, молодой человек, — пожал тот плечами. — Сегодня у вас ещё есть время. Но думаю, завтра с утра всё равно придётся оперировать.