Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая.

— Ясно, — улыбнулся я уголками губ. — Историю болезни случайно не захватили?

Геннадий Матвеевич кивнул помощнику, тот открыл портфель и вытащил из него медицинскую карту, а заодно и рентгеновский снимок. Всё это он положил на стол передо мной.

«Кузьмин Геннадий Матвеевич. 11.08.1927 г.р.», — прочитал я сделанную на обложке шариковой ручкой надпись. Выходит, в этом году отмечает юбилей… Или не отмечает, смотря как дело повернётся. А вообще выглядит старше своих лет. Видно, несмотря на внешний лоск, жизнь как следует его потрепала.

Но сначала снимок глянем. Я включил настольную лампу, посмотрел результат рентгенографии на свет. М-да, вот и затемнение, похожее на куриное яйцо, и размером примерно такое же.

Положил снимок на стол, поймав на себе внимательный взгляд питерского гостя. Волнуется человек, хотя вроде бы и так всё понимает. А волнуется потому, что с надеждой сюда приехал. Я для него – последний шанс. Простой интерн из провинциальной больницы. Смешно звучит, учитывая, что его питерские профессора смотрели, но так оно и есть.

Вот только оправдаю ли я эту надежду? С такой болячкой мне сталкиваться в качестве новоиспечённого целителя ещё не приходилось. То есть была онкология, это когда я Владыку лечил, но там была начальная стадия, а тут уже всё – дальше, как говорится, только могила. Это ж наверняка уйма моей энергии на это уйдёт, и далеко не факт, что всё получится так, как я задумал.

Полистал историю болезни. Ну и почерк у нас, врачей… Нет, я-то разберу, а вот простой человек иногда просто почешет в затылке и плюнет.

— Да, болезнь запущена, — задумчиво пробормотал я, листая историю болезни. — Судя по отметке врача-рентгенолога, снимок делали на прошлой неделе.

— Так и есть, — подтвердил авторитет.

— Не приговор, но, будем откровенны, шансы невелики.

Оба гостя одновременно скрестили на мне свои взгляды, отчего по спине прибежал холодок. Что-то мне подсказывало, что человеческая жизнь для них не стоит и ломаного гроша. Но я постарался внешне ничем не выдать своего волнения. Твёрдо посмотрел в глаза сидевшего напротив Кузьмина.

— Можно попробовать, но 100-процентный результат не гарантирую. Раньше не доводилось работать с онкологией, тем более в столь серьёзной форме.

— Ну вы попробуйте, а уж с благодарностью я вас не обижу, — прищурился Геннадий Матвеевич.

С этими словами он повернулся к Алексею, тот понятливо кивнул, снова щёлкнул замочками портфеля, заглянул внутрь, вытащил из него пачку 10-рублёвок в банковской упаковке.

— Тысяча – это аванс, — сказал Кузьмин. — В любом случае эти деньги останутся у вас. Разберётесь с заразой – получите ещё четыре. Как раз на «Жигуль» хватит. А захотите, вон ту «Волгу», он дёрнул подбородком в сторону окна, — себе заберёте. Документы все оформим. Если, конечно, дело своё хорошо сделаете.

Я невольно вспомнил секретаря епархии Андрея Николаевича, выложившего на этот же стол такую же тысячу рублей, только купюры были куда более потрёпанными. И вновь отрицательно мотнул головой:

— Геннадий Матвеевич, я не за деньги работаю, и не за «Жигули» с «Волгами», а за совесть. К тому же на чём вы отсюда в Ленинград поедете, если машину оставите мне?

И улыбнулся своей шутке. Кузьмин внимательно на меня посмотрел, словно бы пытаясь понять, стебусь я так или впрямь дурак. Хмыкнул:

— Вот даже как? Ну-ну.

Снова кивнул подельнику, тот как ни в чём ни бывало убрал деньги обратно в портфель. Проследив за этими действиями, я подавил внутренний вздох и перевёл взгляд на Кузьмина.

— Итак, вы готовы прямо сейчас вверить меня в свои руки?

Я всё же видел, что этому загадочному человеку, хотевшему казаться этаким питерским снобом, слегка не по себе, пусть даже он пытался сохранить на лице непроницаемое выражение.

— Для того я и здесь, — сказал Геннадий Матвеевич. — Что нужно делать?

— Для начала раздеться до пояса и лечь вот на этот диван. А вашего… хм… товарища я попрошу пока прогуляться.

Он молча повернул голову в сторону Алексея, тот глянул на меня с подозрением, однако ничего не сказал, взял портфель и вышел из комнаты. Только после этого Кузьмин снял пиджак и рубашку… И моему изумлённому взору открылся целый «иконостас». То есть где-то в глубине души я был готов к чему-то подобному, но не ожидал. Что это будет столь впечатляюще.

С левой стороны груди питерского пахана (теперь уже, наверное, можно его так называть) на меня смотрел… Сталин. Портрет был набит давно, наверняка ещё при жизни генералиссимуса. Я читал где-то, что набивали возле сердца Сталина специально, мол, у палача не поднимется рука выстрелить в портрет вождя. Так ведь стреляли-то в затылок, а не в сердце. На правой стороне заросшей седоватым волосом грудной клетки красовался портрет Ленина, и вместо нимба над лысой головой вождя мирового пролетариата темнели буквы ВОР[3]. А между двумя советскими вождями была изображена Мадонна с прильнувшим к груди младенцем. Плечи воровского авторитета украшали витые эполеты.

Вот тебе и волк в овечьей шкуре… Хотя о чём-то подобном я догадывался.

— Что, удивлены? — хмыкнул Геннадий Матвеевич.