Вторая жизнь Арсения Коренева (СИ)

— Да подавился! — объясняет она с таким видом, словно председатель уже знаком с информацией, но почему-то никак её не осмыслит. — С кумом обмывали его мотоцикл, тот самогону принёс, салом закусывали, вот и подавился Толька этим салом…

Я выскакиваю из машины.

— Где ваш дом?

— Вона, вон тот, с красной крышей, — тычет она пальцем в сторону крепкого дома, обнесённого зелёным забором.

И я несусь к этому дому, а за мной, судя по топоту ног, мчатся Алевтина и Фёдор Кузьмич. Влетаю в дом и вижу, как рядом возле стола с остатками пиршества на полу лежит мужчина с уже синеющим лицом и слабо дёргающимися конечностями, а над ним на коленях стоит его более возрастной собутыльник, видимо, тот самый кум, и растеряно повторяет одно и то же:

— Толян, бля, ты чё? Толян, бля…

— Ну-ка!

Я отталкиваю мужика в сторону, краем глаза вижу, как в комнату влетают жена потерпевшего и Байбаков.

— Ой, мамочки, помирает Толенька! — воет Алевтина.

— Да не голоси ты! — осаживает её Кузьмич. — Вон врач, он знает, что делать.

Уверенности в его голосе не слишком много, но я и в самом деле знаю, что делать. Приём Геймлиха ещё никто не отменял. Приподнимаю пострадавшего, кажущегося почему-то при своих скромных габаритах достаточно тяжёлым, перемещаюсь ему за спину, обхватываю его живот под ребрами обеими руками. Далее сжимаю руку в кулак и частью кулака со стороны большого пальца придавливаю на живот страдальца между пупком и ребрами. Ладонь другой руки кладу поверх кулака и толкающим движением вверх вдавливаю его в живот. Приходится повторить приём несколько раз, и вот наконец изо рта Толяна вылетает кусочек сала, причём не такой уж и большой, а он сам тут же делает глубокий, какой-то свистящий вдох. Лицо его розовеет, в глазах появляется осмысленное выражение, кажется, он уже способен стоять самостоятельно.

— Толенька!

Алевтина кидается к мужу, обнимает его, не переставая причитать, а Байбаков увесисто хлопает меня по плечу:

— Вот ты, Арсений Ильич, молодчина! Не успел приехать — а уже спас человеку жизнь. С боевым крещением!

Дальше мы прощаемся с обитателями дома и гостящим у них кумом, отказываясь от угощения, и мчим дальше — вечер опускается на село и его окрестности. Минуем небольшую площадь с бюстом Ленина, у которого лежат подвядшие полевые цветы, и Домом культуры, чей фасад украшен транспарантом: «Товарищи хлеборобы! Быстро и без потерь уберём выращенный урожай!».

Амбулатория представляла собой оштукатуренное двухэтажное кирпичное здание в самом центре Куракино, недалеко от полуразрушенной церкви без купола. Клумба перед входом была засажена бархатцами. Виднелись несколько кривобоких яблонь и вишнёвых деревьев. В зарослях крапивы бродила коза с болтавшимся выменем, сосредоточенно объедая жгучее растение.

Сбоку от входа под навесом красовалась соответствующая табличка под стеклом: «Врачебная амбулатория с. Куракино. Поликлиника работает с 8 до 17 часов».

— Здравствуйте, Фёдор Кузьмич!

Навстречу нам выходит немолодая женщина в белом халате, за стёклами очков блеснули глаза.

— Это наша заведующая амбулаторией Валентина Ивановна Ряжская, — представляет он её мне. — Вот, Валентина Ивановна, привёз тебе терапевта. Арсений Ильич Коренев. Заверили, что молодой, но перспективный, ну да я тебе вчера уже про него рассказывал. Он уже, кстати, человека от смерти спас.

И Байбаков пересказывает историю с незадачливым Толяном. А Валентина Ивановна просит подробнее рассказать о способе, с помощью которого я это сделал. Председатель тоже заинтересованно слушает мои объяснения, до кучи я ссылаюсь не перепечатку статьи самого Геймлиха из какого-то западного медицинского журнала, датированную 1974 годом.

— Так что не только в СССР, но и на Западе этот метод ещё не успел получить широкое распространение, — констатирую я. — Но со временем он точно войдёт в обиход, ему даже школьников обучать будут.

После этого Байбаков с нами прощается, а мы с Ряжской идём осматривать амбулаторию. Первый этаж — своего рода поликлиника, где проходит первичный приём пациентов. Тут же находится небольшой аптечный пункт. В дверях комнатушки, где принимает пациентов терапевт, нас поджидает невысокая, пожилая женщина лет шестидесяти, оказавшаяся той самой Анной Петровной Вяземской. Договорились, что завтра с утра я приму у неё дела, так как сегодня мне ещё предстояло решить вопрос с заселением, а время было уже половина шестого.

В кабинете царил минимализм. Стол, два стула, кушетка, шкаф, где на стеклянных стеллажах хранились лекарственные средства, тонометр и документация. Так же на первом этаже располагалась перевязочная, которой заведовала сама Ряжская, по совместительству оказавшаяся хирургом. Ей эта профессия подходила, в её характере ощущался стальной стержень. Как я позже узнал, она даже на фронте успела