Вторая жизнь Дмитрия Панина (СИ)

Дима чувствовал отчуждение сына, но держа оборону против его матери, и работая с утра до ночи, чтобы закончить диссертацию, на чем она настаивала, не мог ничего поделать: сын выбрал сильнейшего, и этот выбор не нравился Диме, казался не достойным с нравственной точки зрения - маленький сын хитрил, подличал, поддерживал мать, потому что ему было так выгодно, а Дима не был героем рассказа Проспера Мериме, и смирялся с кажущейся ему непорядочностью сына, надеясь, что когда вырастет, тогда и разберется.

И это охлаждение друг к другу отца и сына помогло Виолетте в тот момент, когда она решилась на окончательный разрыв, сын не был привязан к отцу, тем проще было с Паниным расстаться.

Но охлаждение это было чисто внешним, и Виолетта неверно оценила как отцовские, так и сыновьи чувства.

17

Светило солнце сквозь паутину немытых стекол, на душе было легко и пусто, Дима поднялся с кровати, взял полотенце и направился в умывальную.

В коридоре он остановился перед дверью ординаторской, секунду поколебался, легонько стукнул в дверь и вошел.

Виктор печально разглядывал в маленькое зеркало прыщ у себя на подбородке. Вторжением Дмитрия он был недоволен, но кивнул на стул:

- Садитесь, Дмитрий Степанович.

После того, как Дима сел, над столом повисла пауза. Два человека сидели, разделенные столом. Обстановка выглядела мирно, вполне доверительно, но Дима знал, что под рукой у врача находится кнопка экстренного вызова санитаров, а стекла в ординаторской из небьющегося стекла. В палатах же по старинке были решетки.

- Я совершенно здоров - сказал Дима. - Выпусти меня.

Врач наклонился над столом, его лицо чуть придвинулось к Диминому, выражение хитрой простоватости сползло с него, сейчас это было лицо усталого, не глупого, утомленного своей работой человека. Он тоже перешел на ты.

- Ты хоть представляешь, сколько раз я это слышал? Вот здесь, сидя в этом кресле?

- Думаю, часто, - Дима не отодвинулся, а наоборот, чуть придвинулся и наклонился к врачу. Теперь они смотрели друг на друга глаза в глаза.

- Возможно, очень часто, - продолжал Дима, стараясь придать голосу как можно больше уверенности, - но ведь это не значит, что иногда это бывает правдой? Больные выздоравливают совсем, или у них наступает период ремиссии, и их выпускают...

- Начитался книжек?

- Начитался... А ты бы на моем месте что делал бы? А Виктор? Не интересовался бы своей болезнью?

Виктор откинулся назад и задумался.

- Понимаешь, тебя давно бы можно было бы выпустить, с суицидом мы долго не держим, но твоя благоверная заявила, что ты угрожал ножом ей и ребенку. Перед тем, как разрезал вены.

- Не вены, а вену, я одну руку поранил, на вторую духу не хватило. Я сейчас точно всё помню, и не помню, что я им ножом угрожал, я помню четко, что хотел сам уйти из жизни, ну устал я на тот момент, устал. Ощущение усталости и нежелания жить было, а вот желания их убить у меня не было. Тем более сына.

- Не было, или ты не помнишь...

Дима молчал, взгляда не отводил, и Виктор, который видел Виолетту один раз в жизни, - и этого раза ему было достаточно, чтобы как рентгеном просветить все её внутренности, окинуть взглядом состоящий из простых геометрических фигур внутренний мир, пробормотал про себя:

- Зря, может, и не хотел.

Он поежился, вспоминая, как буквально нахрапом, сверкая синими глазами, она вырвала у него диагноз, который он не хотел говорить, потому что течение болезни Дмитрия ставило под вопрос этот самый диагноз, и Виктору хотелось ещё и ещё понаблюдать, но Панина ничего не хотела знать, ответ нужен был ей сию минуту и окончательный, а иначе, сказала она, что вы за врачи, если не можете поставить правильный диагноз за две-то недели. Виктор раздумывал, сказать Дмитрию о её посещении больницы, или не говорить, и решил промолчать.

Когда в день своего появления она вышла из его кабинета, он вышел вслед за ней и видел, что в палату к мужу она не пошла, а направилась к выходу.

- Представляешь, чем я рискую, выпуская тебя раньше положенного срока? И придется пройти комиссию... Ты готов? Отвечать на всякие глупые вопросы, какое сегодня число, и чем девочка отличается от куклы, а самолет от птицы? Отвечать и не заводиться?

- Ты же знаешь, что я отвечу.

- А куда ты пойдешь? С работы тебя уволили или уволят, жена тебя не примет и будет в чем-то права, ей сына надо защищать от твоего маниакально-депрессивного синдрома, и куда ты?

- Я уйду жить в комнату к матери, я там прописан. Вета хотела её разменять, сделать родителям трехкомнатную, но не успела, так что мне есть куда пойти.

- Ну, если она это не сделала, пока ты здесь, хотя если ты там прописан...

Хорошо, жилье есть, а деньги на первое время?

- Займу у друзей, потом устроюсь на работу, отдам. Мне много не надо.

- Ладно, я подумаю, может всё устроится.

Через две недели после этого разговора, в середине июля Дима закрыл дверь своего шестого корпуса, надеясь, что навсегда.

18