Вторая жизнь Эми Арчер

Мама бесстрастно отворачивается от меня и быстро идет вверх по лестнице. В ванной хлопает дверь, щелкает замок.

Она всегда сердилась на меня за вранье, но так – никогда. Какая я дура, что сказала! С чего бы она вдруг мне поверила? Это звучало так глупо. Как самое настоящее вранье.

Я стою внизу у лестницы. Не знаю, что делать: идти в парк или подняться к маме и попросить прощения за то, что наврала, и за то, что расстроила ее. На цыпочках поднимаюсь по лестнице и останавливаюсь на верхней площадке.

В ванной раздается треск. Как будто стекло разбилось или еще что-нибудь. Слышу, как мама бормочет что-то про ложь, что-то про то, что хорошие девочки так не делают.

– Ненавижу тебя, – повторяет она снова и снова.

Опять звон разбитого стекла. Это не стакан с зубными щетками – он там всего один и уже разбился, я слышала. Должно быть, зеркало.

Мне так плохо, что даже плакать не могу. Мама меня ненавидит. Нельзя здесь оставаться… Она не хочет. Я и сама не хочу… если она меня больше не любит.

Спускаюсь вниз. Мамин голос делается громче. И плач тоже, поэтому трудно разобрать, что она говорит. Но я выхватываю отдельные слова. Что-то про воскресную школу, про любовь к Богу – что это больно и вообще неправильно. Про то, что история всегда повторяется. Про порочный круг.

Открываю дверь. Вспоминаю, какое было у мамы лицо, когда мы стояли на этом самом месте всего пару минут назад. Нет, не такое, как у победителя в телешоу… Скорее… будто она увидела привидение.

Перебегаю через дорогу, протискиваюсь между прутьями ограды и со всех ног мчусь к детской площадке.

Даны там нет. Никого нет. Я одна.

К Дане идти не хочется. А домой нельзя. Была бы я поумнее, взяла бы ключ со стола в гостиной и вернулась, когда мама с папой уйдут. А теперь поздно. Может, потом схожу, посмотрю, вдруг они окно открытое оставят или еще что-нибудь. Мало ли.

Несколько минут я сижу на качелях и думаю о маме. Как она на меня рассердилась. Они с папой тоже иногда ссорятся, но никогда так, как в этот раз. Когда они с папой ссорятся, они, кажется, никогда не мирятся по-настоящему. Хоть бы мы с мамой помирились! Надеюсь, она хоть папе не расскажет, как я наврала про дедушку Даны, а то мне здорово достанется. В доме и так ссор хватает… Обычно мама с папой ссорятся из-за меня.

Иногда я думаю: какими они были, пока не поженились? Знаю, они работали вместе, придумывали рекламу. Мама – рисунки, а папа – слова. Как в тех книжках с картинками, что я читала, когда была маленькой. Вот если бы они написали книгу, тогда мама нарисовала бы принцессу в волшебном замке, как она смотрит из окна и ждет принца. А папа сочинил бы сказку, как они полюбили друг друга на всю жизнь и какая у них была свадьба – с белыми лошадьми, запряженными в хрустальную карету.

Мама как-то показывала мне, где жила раньше, когда еще не вышла замуж за папу. Это была квартира над прачечной возле парка Финсбери. Мне она не очень-то понравилась. Серая, темная. Мама сказала, что, пока жила там, все время пахла мылом и паром, но чистой себя не чувствовала.

Мимо папиной старой квартиры мы проходили, когда смотрели кино в Брикстоне. Вот она была классная! Раньше там было пожарное депо, а потом сделали квартиры. Там были большие окна и сверкающие красные водосточные трубы. Папа рассказывал, что в гостиной у него была синяя мигалка, а дверной звонок – как сирена. Мама назвала это холостяцкой берлогой. Каждый раз, когда мы там проходили, лицо у папы делалось грустное.

Оно у него часто грустное – почти все время, пожалуй. Когда мы играем в шашки или смотрим телевизор, когда мама опять заговаривает о том, чтобы перевести меня в другую школу, и о том, что со мной нужно быть построже.

Даже если у меня что-то получается, мама все равно будто недовольна. Неудивительно, что сегодня она вышла из себя. Я еще и наврала ей в придачу ко всему остальному, например к тому, что набрала всего семьдесят девять баллов из ста за годовой тест по математике. Всего. Больше всех в классе! А ей всегда мало. И с уборкой то же самое – не угодишь. Всегда что-то могло бы быть побелее, а что-то блестеть ярче.

Она заставляет меня ходить на все дополнительные уроки и занятия. Считается, что это жутко увлекательно, но иногда мне кажется, что она просто хочет от меня отделаться. Это все равно что каждый день после уроков оставаться. Мама говорит, что хочет предоставить мне как можно больше возможностей. Расширить кругозор – так она это называет. Говорит, что ее материнский долг – добиться от меня лучшего, на что я способна. А значит, мне не пристало наговаривать на дедушку лучшей подруги, лишь бы не делать что-то, что мне делать не хочется, и срывать людям планы.

Нельзя было ничего говорить. Дана была права.

Я встаю с качелей и забираюсь на горку. Металл под ногами дребезжит.

Собака!

Она выскакивает из кустов и бежит ко мне. Черно-белый бультерьер машет хвостом, но не от радости. Когда он лает, видно зубы. Острые и блестящие.