Вторая жизнь фельдмаршала Паулюса

В отличие от многих своих коллег, Паулюс был широко образованным человеком. Помню, как фельдмаршал удивил видного советского ученого А. М… Кирхенштейна, который был тогда заместителем Председателя Президиума Верховного Совета СССР и Председателем Президиума Верховного Совета Латвийской ССР. Он встретился с Паулюсом, будучи проездом в Суздале. Фельдмаршал со знанием дела говорил о новых методах лечения туберкулеза, о работах немецких физиологов, о целебных свойствах швейцарского курорта Давоса.

Выдержке и самообладанию Паулюса можно было позавидовать. Вот лишь один пример. Гитлеровское командование скрывало от немецкого населения факт сдачи фельдмаршала и других генералов сталинградской группировки в плен. Родные и близкие считали их погибшими и продолжительное время не имели о них вообще никаких известий. Разумеется, генералы и офицеры, находившиеся в плену, также ничего не знали о своих близких. Письма, которые в соответствии с конвенцией о военнопленных посылались в Германию через Международный Красный Крест, задерживались гитлеровской цензурой и не доставлялись адресатам.

Советское командование предприняло необходимые меры, чтобы доставить жене фельдмаршала Паулюса Елене Констанции письмо от мужа и получить от нее ответ. Можно представить себе — и фельдмаршал, опытный военачальник, хорошо понимал это, — какие трудности пришлось преодолеть советским разведчикам, работавшим в рейхе, чтобы осуществить столь сложную и небезопасную акцию! И вот фельдмаршала приглашают в кабинет начальника лагеря. Присутствуют полковник Новиков, несколько советских генералов и старших офицеров и я, переводчик.

— У нас есть для вас сюрприз, — говорит один из присутствующих. — Узнаете почерк? — спрашивает он, передавая в руки Паулюса конверт.

Фельдмаршал надел очки, внимательно посмотрел на конверт. Его руки, обычно спокойные и неторопливые, стали заметно дрожать. Но он сдержал себя, не вскрыл конверт тут же, а поблагодарив, спрятал его в карман кителя и продолжал несколько минут вести беседу. Закончив ее, он вышел из кабинета и направился к себе. Только там он прочитал письмо. В этот день Паулюс ни с кем не разговаривал и допоздна гулял в одиночестве. Наутро он вошел в свой обычный бытовой ритм.

Паулюс подвергался нажиму со стороны генералов. Они всячески добивались, чтобы фельдмаршал как старший по званию среди военнопленных официально выступил против антифашистской деятельности, заявил, что она равнозначна предательству. Однажды в июне 1943 года к нему пришел генерал-полковник Гейтц. В грубой и бестактной форме он стал диктовать Паулюсу пункты своего ультиматума: объявить изменниками антифашистски настроенных офицеров, поручить взять на особый учет тех офицеров, которые посещают антифашистские митинги и собрания. Гейтц потребовал, чтобы Паулюс официально пригрозил всем военнопленным, что генералитет найдет каналы для передачи в рейх сведений об антифашистах-военнопленных. И их семьи постигнет страшное наказание. Он добавил, что говорит не только от своего имени, но и по поручению группы других генералов — Роденбурга, Шмидта и Сикста фон Арнима.

Паулюс выслушал его не перебивая. Потом сказал:

— Вы, кажется, забыли, генерал, что вы больше не председатель имперского военного трибунала и даже не командир корпуса, расстреливающий своих солдат (за последние дни сражения на Волге в 8-м армейском корпусе, которым командовал Гейтц, было вынесено и приведено в исполнение 364 смертных приговора военнослужащим вермахта). Вы здесь военнопленный, прошу это помнить.

После небольшой паузы Паулюс добавил:

— Я больше не задерживаю вас, господин генерал. Вы свободны.

В этот вечер ужин, принесенный, как всегда, ординарцем Шульте, остался нетронутым. Паулюс допоздна сидел в одиночестве, и даже его ближайший друг полковник Адам, который зашел к нему на несколько минут, сразу же вышел из комнаты. С этого времени фельдмаршал больше не разговаривал с Гейтцем и Роденбургом, он лишь отвечал на их приветствия.

В конце июня 1943 года состоялась оживленная беседа Ф. Паулюса с генерал-лейтенантом Шмидтом. В ней принял участие и полковник Адам. Она касалась одного из самых острых вопросов, неизменно волновавшего военнопленных, в особенности офицеров и генералов: кому давалась военная присяга при вступлении в вермахт — фюреру или немецкому народу? И второе: освобождает ли от обязательства быть верным фюреру сознание того факта, что он ведет преступную политику по отношению к своему народу?

Паулюс колебался. Вполголоса, как бы рассуждая вслух, он сказал, что в создавшейся обстановке верность фюреру не всегда означает верность народу.

— События последнего времени, — добавил он, — заставляют нас задуматься над сущностью и содержанием понятия присяги.

Паулюс напомнил, что в первые часы его пребывания в плену советские генералы подчеркнули, что они разграничивают немецкий парод и гитлеровскую клику.

— Это было, вероятно, первое заявление политического характера, которое мы услышали от Советов в плену, — сказал Паулюс.