Вторая жизнь майора. Агент Ада (СИ)

В зале для дворян стояли небольшие столы, накрытые белоснежными скатертями. Несколько столов были заняты. За ними чинно сидели разнаряженные блАгАродные господа и дамы.

Осмотревшись вокруг, я выбрал стол на двоих, который стоял в углу. Очень удобно было оттуда наблюдать, не привлекая к себе внимания.

— Я сяду там, — и показал рукой на стол, который мне понравился. — Скоро подойдет мой дядя, и он голоден, — сказал я. — Что ты можешь нам предложить из еды?

Упоминание голодного дяди на девушку произвело сильное впечатление. Это было понятно по тому, как она начала нахваливать и перечислять блюда:

— Уха из перлеток. Очень удалась сегодня. Суп из бараньих ребрышек с марзеконами. Филе грамуса в кляре. Тает само во рту. Молочный поросенок, запеченный целиком. Такой ароматный, такой вкусный. Перепелки зажаренные, свежайшие, только утром наловили и сразу приготовили. Пироги с рыбой, с мясом, пышные, горячие…

Она бы и дальше перечисляла блюда, но на нас во все глаза стали смотреть обедавшие в зале. Они даже бросили, есть и с открытыми от удивления ртами слушали подавальщицу с фингалом.

— Эээ! Постой, — остановил ее я. — “Это слишком много. Давай уху, перепелок, пироги и… что там у тебя в кляре, тоже давай. Потом что-нибудь попить мне, а дяде вина хорошего”.

В этот момент открылась дверь и появился Овор. Водные процедуры его сильно не изменили. Мрачный, помятый и очень сосредоточенный он решительно вошел в зал.

— А вот и дядя, — радостно сказал я, указав на Овора. — “Ты поторопись, он сильно голоден”, - подмигнул я девушке.

Та взвизгнула, обежала дядьку по большой дуге и выскочила из зала.

В зале наступила гробовая тишина. Не обращая ни на что внимания, Овор подошел ко мне и молча сел рядом.

Он молчал. Я молчал. Зато не молчали соседи.

— Мам, а что такое грамус? Я тоже хочу, — спросил парнишка чуть помладше меня, но шире раза в три в поясе. — “И почему его”, — он ткнул пальцем в меня, — “так обслуживают? Он что, герцог?”

Эта семья — отец, мать, сын и дочь лет 16 сидели ближе всех.

Мама посмотрела на меня с неприязнью и ответила:

— Нет, он не герцог, — и отвернулась. — “А если бы твой отец был более… — она замялась. — И тоже дал бы в глаз этой наглой простолюдинке, то нас обслужили бы еще лучше”.

Теперь все в зале открыв рты, уставились на меня. Овор с интересом что-то искал на моем лице.

Я сидел с окаменевшим выражением на лице, думая, как выйти из этой ситуации и выхода не находил. Мне, что, надо встать и сказать:

— Господа, вы заблуждаетесь, я ее не бил? Чушь какая-то.

Девушка с презрением на меня глянула и уткнулась в тарелку. В ее глазах я был последним подонком.

В это время опять отворилась дверь, и с подносом в руках зашла жена хозяина. Ее фингал задорно синел, она довольно улыбалась и, качая широкими бедрами, поплыла к нам.

— Как вы и заказывали, господин, — проворковала она, расставляя тарелки по столу, и обращаясь только ко мне.

— Спасибо, красавица, — выдавил из себя я.

— Для вас Уммара, мой господин, сказала она и, также покачивая бедрами, плавно, как каравелла, выплыла из зала.

— Мама! — тихо, но возмущенно сказала девушка. — “Он и эту женщину избил”.

Сказала-то она тихо, но услышали все присутствующие в зале.

— Если бы твой отец был бы также решителен, как этот юноша, — раздраженно ответила ей мамаша, — то место префекта занял бы он.

На меня смотрели ВСЕ. Женская половина с высокомерным презрением, мужская — с ненавистью, потому что я отобрал у них возможность врезать в глаз местным официанткам и тем стяжать себе славу самых крутых парней…

Овор смотрел на бутылку вина. — Лигирийское белое, — невпопад сказал он.

Ни чего, не говоря, я налил ему вино в бокал. Он выпил. Придвинул тарелку ухи и стал есть. Уха действительно удалась, а перлетки — такие маленькие рыбки — были тоже обалденные на вкус.

— Откуда у тебя деньги? — переходя ко второму, разрезая ножом, что-то выглядевшее очень аппетитным в кляре, спросил Овор.

Я налил ему еще вина, придвинул к себе неизвестного грамуса, откусил, почувствовал — Боже, как вкусно! Это тоже была рыба, но с чем ее было сравнить, я не знал. Посмотрел, как Овор сделал глоток вина, поставил бокал на стол. Ответил с поддевкой: — Пока ты спал, я работал.

Он закусил грамусом и спросил: — “Ты что-то знаешь о работе?”

— Много, — уже начиная злиться, ответил я. Оглядевшись, увидел: обедали только мы, остальные превратились в зрителей.

— От всякой работы есть прибыль, — начал я вдохновенно, глядя на притихших слушателей. — “Все вещи — в труде. И ничего не начало быть, что начало быть без труда. Зал, офигивая, завис. Без труда не вынешь рыбку из пруда, — продолжал перечислять я то, что помнил. Есть умственный труд, есть физический, есть ратный…”

Дядька скривился, как будто съел кислющий лимон, и сказал:

— Хорошо, хорошо, хватит. Вижу, мать тоже тебя чему-то научила. Сколько заработал-то? — спросил небрежно он, поднося бокал с вином ко рту.

— 24 золотых короны, — скромно потупившись, ответил я. И это была чистейшая правда. Остальные богатства — это трофеи и отступные Хряка.

— Надо же, — удивился он. — И на чем заработал?