Вторая жизнь Уве

Уве стоит, руки в карманах. Рядом с таким же видом кошак — даром что карманов нет. И рук. Анита — маленькая, невзрачная, серые брючки, серая вязаная кофтенка, голова поседела, кожа посерела. Правда, лицо припухло, глаза покраснели — Уве замечает, она украдкой их утирает, моргает, пряча боль. Так уж водится у баб ее поколения. Встать на пороге как скала и гнать прочь метлой из дома любую беду. Ласково берет она Руне за плечи, уводит к окну в гостиной, усаживает в кресло-каталку.

— Здравствуй, Уве, — возвращаясь к двери, повторяет она приветливо, но с удивлением. — Чем тебе помочь? — спрашивает.

— У вас железо кровельное дома есть? — отвечает он вопросом на вопрос.

— Правильное? — растерянно переспрашивает она, как будто бывает железо неправильное.

Уве вздыхает:

— Господи, да не правильное, а к-р-о-в-е-л-ь-н-о-е. Для крыши которое.

Анита по-прежнему озадачена:

— А откуда бы?

— У Руне наверняка завалялось в сарае, — протягивает руку Уве.

Анита кивает. Берет со стены ключ от сарая, кладет ему в ладонь.

— Кровельное. Железо? — задумчиво повторяет она.

— Ага, — говорит Уве.

— Да крыша у нас не железом крыта.

— Да при чем тут это?

Анита одновременно кивает и мотает головой:

— А, ну что ж… ни при чем так ни при чем.

— Главное — железо есть, — говорит Уве так, точно это уже вопрос решенный.

Анита кивает. Да и что тут возразить, когда тебя ставят перед неоспоримым фактом: у доброго хозяина кровельное железо всегда найдется, хотя бы лист, так, на всякий случай.

— А чего ж тогда у тебя самого этого железа нет? — все еще мнется она, больше для поддержания беседы.

— Мое все вышло, — отвечает Уве.

Анита понимающе кивает. Да и что тут возразить, когда тебя ставят перед неоспоримым фактом: у доброго хозяина, даже если дом его крыт чем-то другим, кровельное железо все равно расходится в таких количествах, что вечно не хватает.

Минуту погодя Уве, торжествуя, втаскивает на крыльцо лист кровельного железа величиной с палас для гостиной. Анита не понимает, как такой большой кусок железа умещался в сарае и почему она его не замечала.

— Ну, что я говорил, — кивает Уве, отдавая ключ.

— Да, правда твоя, — вынуждена согласиться Анита.

Уве смотрит в окно. Из окна на него смотрит Руне. В тот самый миг, когда Анита поворачивается, чтобы вернуться в дом, он еще раз улыбается Уве и приветственно взмахивает рукой. Словно именно в этот миг, в эту самую секунду, отчетливо осознав, кто такой Уве и зачем пожаловал. Уве издает звук, похожий на гул пианино, которое волокут по дощатому полу.

Анита останавливается в нерешительности. Оборачивается.

— Опять эти приходили, из социальной службы, хотят Руне забрать, — говорит, не поднимая глаз.

Голос шелестит, точно страницы газеты. Уве теребит железный лист.

— Сказали, мне с ним не справиться. Что болен и все такое. Сказали, надо сдать его в дом престарелых, — говорит она.

Уве теребит железный лист.

— Он умрет там у них, в этом доме, Уве. Ты же понимаешь… — шепчет она.

Уве кивает, смотрит на бычок, вмерзший в щель между двумя плитками. Краем глаза замечает: Анита стоит как-то криво. Из-за операции на бедре, вспоминает он — Соня рассказывала несколько лет назад. А теперь вот еще и руки трясутся. «Первая стадия рассеянного склероза», — объяснила Соня. А спустя несколько лет и Руне заболел Альцгеймером.

— Что ж, парнишка ваш вернется, подмогнет, — тихо бормочет Уве.

Анита поднимает голову. Встретившись с ним взглядом, горько усмехается:

— Юхан-то? Куда там… Он в Америке живет. У него своих забот хватает. Дело молодое, небось сам знаешь!

Уве молчит. «Америка» в ее устах звучит все равно как если бы ее сынок-эгоист эмигрировал в царствие небесное. Ни разу не соблаговолил навестить отца с тех пор, как Руне занемог. Небось не малое дитя: мог бы и позаботиться о родителях.

Анита спохватывается, точно сделала что-то неприличное. Виновато улыбается:

— Прости, Уве, совсем задурила тебе голову этой чепухой.

Возвращается в дом. Уве стоит — в руке железный лист, сбоку кошак — и, глядя на закрывающуюся дверь, бормочет что-то чуть слышно. Анита удивленно поворачивается, выглядывает в щелку:

— А?

Уве морщится, прячет глаза. Разворачивается, идет восвояси, бросая мимоходом:

— Я говорю: если батареи, будь они неладны, снова того, шалить начнут, ты, это, звони, обращайся. Мы с кошаком дома.

Морщинки на лице Аниты вдруг расправляются в улыбку. Она подается из дверей на полшажка, как будто хочет рассказать ему еще. Может, про Соню. Про то, как тоскует по лучшей подружке. Как тоскует по той поре, когда они вчетвером только-только начали обживать это место, без малого сорок годков тому назад. Как тоскует даже по ссорам — когда мужьям случалось поругаться. Да только Уве уже скрылся за углом.

Дойдя с кошаком до сарая, Уве достает оттуда запасной аккумулятор к «саабу» и два здоровенных железных контакта. Кладет железный лист на плитку, которой вымощено место между домом и сараем, присыпает снежком.