– И вот еще что. Мы не видим необходимости после войны отрезать куски от Германии и приживлять их к абсолютно никчемной Польше, если такое государство вообще будет воссоздано. Также мы не видим необходимости отрывать от послевоенной Германии Австрию. На плебисците австрийцы присоединились, через плебисцит должны и выходить. А если народ скажет «нет», то это нет. И вообще, Германия нам и товарищу Сталину нужна как будущий союзник, а никто в здравом уме не будет ослаблять или унижать союзника. Правда, вам лично почетной капитуляции не обещаю, эту честь еще нужно заслужить, но вам же это неважно…
После этих слов Иванов некоторое время молча смотрел в упор на своего собеседника, и пауза эта была такой напряженной, что казалось, будто само Время пульсирует в воздухе. Наконец прозвучал главный вопрос:
– Ну что, Рейнхард, согласны вы на мое предложение или предпочитаете просидеть самое интересное время в этом хранилище для отработанного материала?
– Господин Иванов, – сказал Гейдрих, непроизвольно подтягиваясь и выпрямляясь всем телом, – вы умеете убеждать не хуже самого Мефистофиля. Разумеется, я согласен… И единственное, чего попрошу, это чтобы после вашей победы вы по возможности гуманно отнеслись к моей жене и детям… А за себя я не беспокоюсь. Кому суждено умереть в бою, тому нечего трястись за свою шкуру, ибо смерть к нему может прийти каждую минуту…
Если на всем советско-германском фронте образование Врат и вступление в войну российского экспедиционного корпуса сказались сразу и немедленно, то советско-финский фронт отреагировал на это событие с большой задержкой. А то как же: едва под Смоленском с подачи командования экспедиционного корпуса стал раскручиваться смерч генерального Смоленского сражения, он принялся вытягивать из вермахта сначала подвижные соединения, потом резервы пехоты, а потом и все то, что немецкое командование смогло наскрести со «спокойных участков». Финского же командования вся эта катавасия почти не касалась. Единственное, что они потеряли – некоторые немецкие части усиления и поддержку люфтваффе. И только переброска к линии фронта дополнительных советских резервов, высвободившихся в силу резкого улучшения обстановки на Московском направлении, сначала замедлила, а потом и остановила наступление финской армии.
В силу этого линия фронта на Карельском перешейке в полосе ответственности 23-й армии в декабре сорок первого года проходила почти там же, где и в нашей реальности, за исключением того, что советские войска сумели сохранить за собой станцию Териоки на Выборгском направлении. По ту сторону Ладожского озера, в Карелии, линия фронта также проходила в основном по линии старой границы, и о Петрозаводске финны могли только мечтать. Это обстоятельство имело следствием то, что Британская империя и не подумала объявлять войну Финляндии, причиной которой в нашей истории стало пересечение финскими войсками старой границы. Черчилль писал Маннергейму личные письма, грозил разными карами и предлагал посредничество по выходу Финляндии из войны со всем захваченным (то есть законно отвоеванным). В этой истории Красная армия сама остановила финнов примерно на старой границе, а следовательно, у британцев не было повода выставлять финнам ультиматумы и объявлять войну, в силу чего для британского «Роял Нэви» финский флаг в Атлантике продолжал иметь статус нейтрального. К тому же в этой реальности Черчилль относился к Советскому Союзу со значительно большей опаской и настороженностью. Когда у русских в союзниках опять же русские, ничего хорошего британцам от этой комбинации ждать не стоит.
И вот в кабинете у Верховного главнокомандующего генерал-лейтенант Василевский расстилает большую, как две простыни, карту, охватывающую Финский залив и часть побережья Ботнического залива вплоть до Турку, а также Ленинград, Ладожское озеро и Карелию. По карте жирной сине-красной змеей извивается линия фронта. Она начинается от перешейка на полуострове Ханко, откуда финны ждут наступления на Хельсинки, далее ползет через Карельский перешеек, потом, по ту сторону Ладоги, сворачивает на север и растворяется в таких глухих местах, где невозможно, да и не за что, воевать. Помимо обозначения линии фронта, на этой карте еще множество пометок. По сути, обе стороны на ней предстают как просвеченные рентгеном, без тайн и недоговоренностей. При таком разведывательном обеспечении какой уж там может быть туман войны?