Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении

Большой зал с рядами мест, какие-то закоулки, огороженные шкафами с книгами и приборами. По задней и боковым стенам пристроенные, как балкончики, антресоли, на которых преподаватели и ассистенты корпят над своими работами. Здесь-то, в этом зале, и проходят обычно заседания Русского физико-химического общества. Тесный круг людей, посвященных в науку и собирающихся время от времени вместе в этой строгой и даже несколько сумрачной обстановке, где нередко блистала смелая, яркая мысль. Здесь, с этой лекторской кафедры, Менделеев провозглашал свою великую периодическую систему. Здесь Чебышев выводил свои знаменитые формулы. Здесь Бутлеров раскрывал новые законы органической химии. Здесь изобретатель Яблочков зажигал свою первую электрическую свечу… Стены зала хранили память немалых событий науки.

Сюда и пробирались сквозь праздную толчею члены Русского физико-химического общества 7 мая 1895 года. На очередное заседание. Сюда же привезли двое пассажиров из Кронштадта свои перевязанные ящики, которые внес в этот холодный зал гигант матрос, ступая бережно с драгоценной ношей по мраморным университетским плитам.

Зал тускло освещался газовыми рожками, и лишь за лекторской кафедрой еще более тускло горела красновато-желтым светом угольная электрическая лампочка — как символ последнего достижения века.

Приборы распаковали и расставили. Один, накрытый темным металлическим чехлом, с торчащим из него длинным стержнем, — на главном демонстрационном столе. Другой — поодаль от него, у стенки зала. Высокий пассажир с реденькой бородкой, облаченный в официальный сюртук, всем тихо, кратко распоряжался.

Итак, двести первое заседание физического отделения Русского физико-химического общества началось. 7 мая 1895 года. Что там в повестке дня?

Пункт первый: сообщение о книгах и журналах, поступивших за последний месяц в библиотеку физического отделения.

Пункт второй: докладчик такой-то вместо предполагавшегося им сообщения «О взаимодействии между нагретым воздухом и влажной поверхностью» осветит несколько подробнее некоторые вопросы из его работы «О законе параболы», которую он излагал уже на прошлом заседании. (Гм, опять о параболе!)

Пункт третий: А. С. Попов — сообщение «Об отношении металлических порошков к электрическим колебаниям». (Гм, порошки какие-то!)

Чего же тут ожидать? Как будто ничего примечательного. Скучно иной раз разглядывать науку через ее лаконичные повестки и сухие протоколы. А там, за стенами зала, разливается теплая весна, бурлит людская жизнь.

Делопроизводитель отделения монотонно зачитывал список полученных книг. По физике, по биологии, по гидрографии. Фамилии авторов и место издания. Простой, мало говорящий перечень.

Пункт второй.

Докладчик стучал мелом по доске, рисуя разные параболы. Выводил строчки доказательств с тем упорным воодушевлением, которое, кажется, только он один и разделял.

Председательствующий профессор Иван Иванович Боргман, фиксируя аудиторию стеклами золотых очков, старался хоть как-нибудь поддержать ее внимание — репликой, вопросом. И все же наименее терпеливые члены общества уже посматривали в сторону выходных дверей.

Остается еще: «А. С. Попов. «Об отношении металлических порошков…» Вон сидит, тот высокий, прямой, с реденькой светлой бородкой. Здесь он некоторым знаком. Преподаватель физики из Кронштадта. И сам из университетских. Занимался вот тут же, в физическом кабинете, просиживая подолгу на скрипучих антресолях; сегодняшний председатель и видные члены общества были когда-то его учителями. Он, Попов, конечно, не очень красноречив, скорее даже застенчив перед ученой аудиторией, но, когда говорит о своем предмете, его стоит послушать. А уж если демонстрирует опыты, то, представьте, они всегда удаются. Сегодня что-то привез, какие-то приборы. Может, чем-нибудь и расшевелит?

В теме доклада обозначено: «отношение… к электрическим колебаниям». Ага, вот оно что!

Электрические колебания. Электромагнитные волны. Они едва только начали всплескивать на горизонте физической науки. Получали еще первые объяснения и считались тонкостью, далеко не всем доступной. Но они будили любопытство, заставляли прислушиваться: «Что там все-таки, с этими колебаниями?»

И собравшимся в зале ничего не оставалось, как потерпеть уж до конца, когда председатель объявит:

— Александр Степанович Попов.

Он встал и направился к кафедре, застегивая на ходу сюртук, стараясь не смотреть на лица в переднем ряду. Проходя мимо демонстрационного стола, провел слегка рукой по чехлу прибора, словно погладил или смахнул пылинку. Его спутник, маленький, подвижный ассистент, стриженный под бобрик, стер с доски остатки парабол, приготовил мелок и отошел тотчас же к другому прибору, поставленному у стены.

— Милостивые государи! — начал Попов негромким, глуховатым голосом.

Речь его действительно не отличалась ораторским искусством. Его речь была скупа, очень сдержанна, касаясь только существа того, что он хотел сказать, объяснить. И, как ни странно, это привлекало, заставляло внимательней слушать.