Их наблюдения пока что оседают в потоке других случайных мелких наблюдений, которые ежедневно, ежечасно по разным поводам совершаются в десятках и десятках лабораторий всего света.
Кстати, ученый мир готовился к одному важному событию, которое должно было вскоре произойти. Летом 1893 года в Америке, в Чикаго, предстояло открытие Всемирной выставки. Смотр всех последних достижений науки, техники, промышленности. Сколько расчетов и надежд, сколько волнений!
Поздние сумерки сгущались над Атлантикой. Пароход, бросив якорь, тихо покачивался на волне. Всю ночь предстояло ожидать здесь в заливе, в виду Нью-Йорка.
Он был там, впереди, выставив силуэты своих домов-громадин, как фантастические гробницы. Мерцал клетками желтых огней в окнах. Мигал и вспыхивал заревом реклам. Неясный гул, как дыхание, долетал оттуда. Гигантский город, незнакомый и пугающе величественный, первый город американской земли. Новый Свет, как принято говорить. Или нечто совсем другое? Что там на самом деле, без сказок и легенд?
Слева на острове, при входе в гавань, статуя женщины высоко держит руку с факелом. Знак приветствия путешественнику. А может, предостережения.
Попов долго не уходил с палубы. Подняв воротник пальто, надвинув котелок, глядел не отрываясь на эту будто из сна вставшую перед ним картину. Вот, кажется, совсем близко, а все-таки еще недоступно.
А там позади, за кормой корабля, глубокая чернота ночи, океан. Там остался весь долгий проделанный путь, бесконечность воды, и за ней земли Европы, и еще дальше, уж совсем на другом краю света, — Петербург, Кронштадт и его дом на Песочной.
Что связывает его сейчас с домом, со своими? Мысль, которая приходила уже не раз, и тем настойчивее, чем дальше продвигалось его путешествие.
Все десять с лишним дней, что пришлось качаться от Европы до Америки по океану, чувство оторванности от всего мира было неотвратимым. Пароход «Лан» — в общем-то скорлупка во власти стихии. А кругом — непроглядные немые расстояния. Попов мало страдал от морской болезни, приписывая это своему «кронштадтскому воспитанию», но даже ему игра океана начинала вдруг казаться чересчур назойливой, а молчание пространства — невыносимым.
И то же чувство бесконечной отдаленности, оторванности от дома, от своих охватило его с новой силой здесь, в тихом заливе, на этой точке земного шара, в виду этого незнакомого, почти фантастического города. Суровая власть расстояний!
Что-то вдруг резко прогремело там, впереди, в городских ущельях… Железный лязг в ночной тишине. Может быть, тот самый «воздушный поезд» над улицами Нью-Йорка, о котором было столько рассказов.
Попов отвернулся, медленно прошел по палубе и спустился по трапу вниз, в каюту.
Рано утром, когда первые лучи солнца заставили померкнуть светильники на статуе Свободы, буксиры потянули пароход навстречу городу, в глубину большого залива.
Наконец — причал, суета у мостков, спуск на берег.
И Попова, как и других пассажиров, поглотили теснины городских кварталов. Над самой головой с лязгом и грохотом, подавляя все шумы улицы, пронеслась вереница вагонов. «Воздушный поезд». Нью-Йорк раскрыл свои объятия.
Но Попов не рассчитывал здесь задерживаться. Его влекло к себе другое. Всемирная выставка в Чикаго. Выставка 1893 года. Она включала и большой русский отдел. Русская техника также желала показать себя на международной арене. А Попову надлежало осмотреть, узнать, возможно больше узнать, что делается у других. Какие новые достижения? Узнать и правильно оценить.
Когда встал вопрос о том, кому же лучше всего поехать для этой цели на выставку, выбор пал на преподавателя Минного класса в Кронштадте Александра Степановича Попова. «Многолетняя и полезная деятельность этого преподавателя ручается за то, что возложенное на него поручение будет им выполнено вполне добросовестно», — говорилось в официальном рапорте по этому поводу. И Попов отправился в далекое путешествие.
Его первая встреча с Америкой.
Едва успев устроиться в недорогом отеле, Попов тут же у себя в номере, на шестом этаже, под грохот улицы, рвущийся в окно, поспешил написать домой Раисе Алексеевне: «… Я рассчитываю завтра же двинуться в Чикаго. Нет ни малейшей охоты оставаться в Нью-Йорке. Необходимо сколько возможно увидеть все полнее…»
Слова эти пойдут домой столь долгой почтой, по всему водному пути обратно, что неизвестно даже, когда их прочтут.
На следующий день он выехал в Чикаго.
Павильоны и павильоны. Бесчисленное множество экспонатов… С тех пор как трансконтинентальный экспресс, миновав Ниагару, громко звеня в колокол, словно пароход в тумане, с бешеной скоростью доставил Попова на выставку, не было уже ни одного дня передышки. С утра начинался осмотр. Попов последовательно, шаг за шагом переходил от одной стороны к другой, от стенда к стенду. Все досконально обследуя, изучая, сравнивая.