Второе апреля

Суворов (грустно). О-о, это — хорошо. Это прекрасно, когда серьезное... А беда вот, когда мелочи: и почему небрит? И почему голос стал дребезжащий, и почему не куришь — мужчина должен курить, и почему роман «Тишину» не читал? Вот тогда самая погибель. Тогда Ничего не попишешь (Вздыхает.) Да, брат, такое дело. (Он замечает на окне шахматную доску.) Давай, может, в шахматы сыграем? Да? По случаю хорошего дождя.

Саша. Нельзя: ребята сейчас вкалывают.

Суворов. И мы им больше поможем, если будем просто сидеть, без развлечений. (Саша угрюмо молчит) Слушай, а что ты так странно сидишь, что с тобой?

Саша. Да рука... Уже вправили.

Суворов. Ну да, она ведь у тебя врач.

Саша. Почему у меня?

Суворов. Не знаю... Мне показалось. Ты не обижайся! Я бы не обиделся... (Саша пожимает плечами:) Мою Анну Григорьевну не помнишь? (Тот отрицательно мотает головой.) Ну да, ты еще маленький был... Не знаю, как тебе это объяснить... Вот живешь, и работаешь, и рвешься куда-то. И вроде знаешь, куда и за что... Но все равно — надо видеть перед глазами и что-то совсем свое. Я это сто раз читал: мол, образ родины — это три березки у плетня или дом на косогоре. Ужасная банальность, но верно. (Подходит к окну, плотнее затворяет его.) А у меня это — одно лицо. Ну не знаю там, лезешь черт те в какую заваруху ради города в гнилой тундре. Потом строишь коксовые батареи ради подъема металлургии, потом до инфаркта бьешься с одним гадом ради справедливости... И всегда видишь перед собой это лицо... Хоть оно и не поедет в тот город, и плевать ему на коксовые батареи, и с тем гадом оно продолжает раскланиваться, говорит, что он милый и интеллигентный. А все равно видишь... как в турнирные времена, когда требовалось имя дамы, чтобы ехать протыкать кого-нибудь копьем. Так-то, Саша... (Усмехается.) А она хорошая девушка, у нее глаза.

Саша. Да мы почти не знакомы... два раза виделись.

Суворов. Не аргумент...

Вбегают взмокшие ребята. Весело отжимают рубашки парни, девушки, смеясь, разглядывают друг друга, пытаются привести в порядок волосы. Все оживлены.

Первый парень. Ну как, Сашок?

Саша. Нормально.

Второй парень. Ты хорошо придумал — и орсу подмогнули и вроде в маленьких поиграли, как в пионерлагере.

Третий парень. А у нас в лагере никакой работы не допускалось! Только игры и протулки с вожатым. Тогда было такое направление... При культе личности...

Юлька. Ты при культе был уже пионером? Ой, Мить, какой ты старый!

Девушка. Споем, а?

И ребята, продолжая свои веселые занятия — выкручивая рубашки, причесываясь, переобуваясь, — затягивают душевную песню. Звучит она совсем, по-другому, чем те, торжественные, которые к смотру.

Хор.

А путь наш далек и долог,
И нельзя повернуть назад.
Крепись, геолог, держись, геолог,
Ты солнцу и ветру брат...

Пашкин. Эх, если б вы так официально пели... Как для себя. (Хлопает в ладоши.) Хватит, ребята... Берта Соломоновна, давай еще раз «Мы слово даем»...

Пианистка берет бравурный аккорд.

Хор (величаво).

Мы слово даем увеличить прирост
Отныне на долгие го-о-оды
Свиней и коров, баранов и коз,
Рязанские животноводы...
Свиней и коров, баранов и коз,
Рязанские животново-о-о-ды.

Последние «о-о-о» звучат уже совершенно непристойно. Хористы ухмыляются, потом хохочут в открытую до стона, песня погибла, смотру — каюк.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Улица. Саша вприпрыжку бежит мимо садовой ограды, мимо скамеек, навстречу ему Виктор.

Виктор. Ты что, «Волгу» выиграл? Или женишься?

Саша. Нет, просто погода хорошая!

Виктор. А по-моему, так себе погодка: возможны осадки... И мне не нравится смотреть, как ты прыгаешь! (С внезапной злобой.) «И хочется смутить веселость их, и бросить им в лицо железный стих» Кажется, так у Лермонтова?

Саша. Я не помню как. (Вдруг пугается.) А что случилось?

Виктор. Да ничего. Просто турбина наша... досрочная и всякая такая... стоять будет. Еще полгода минимум.

Саша. Перестань трепаться. Что случилось?

Виктор. Ничего... Просто зря спешили. Трансформатора нет. И не будет в ближайшее время...

Саша. Есть трансформатор.

Виктор. С одной стороны, как бы есть, а с другой, — его как бы и нету... Приняли под честное слово, так сказать, с закрытыми глазами... Надо было срочно отрапортовать... «К юбилею республики уникальный, первый в Европе, трехфазный...» Вот так. А ты говоришь — воскресник... Тьфу твой воскресник!

Саша. Слушай, это же подлость!.. Мы вкалывали как сумасшедшие... А Сухоруков...

Виктор. Какой там Сухоруков! Тут повыше! Совнархоз! Министерство! Черт те кто...

Саша. Хоть бы сам господь бог! Только драться! Вот будет в среду постройком, я встану и скажу...

Виктор. Нет, это я встану и скажу. Тебе по чину не положено знать такие веши. Ты давай о своем воскреснике, а потом уж я...

Саша. А я только что то заявление аннулировал...

Виктор. Э-эх!