Второе апреля

Катя кивает ей, лезет в сумку за деньгами. Потом что-то пишет на бумажке. Юлька накидывает пальто, оставив высокую стильную шляпку на вешалке, и начинает долго и артистично охорашиваться у зеркала.

Катя (Юльке). Возьми. Я тебе записала, что купить... Деньги не потеряй, фефела. (Та убегает)

Алексей. Да, чуть не забыл. Ты с Петром Петровичем давай поосторожнее, помягче. От него, кажется, Анна Григорьевна ушла. Или что-то в этом роде. Так что учти и Зою предупреди.

Катя. Ты что, и Красюков позвал?

Алексей. Угу...

Катя. Обоих? И его, и 3ою?

Алексей (отчаянно). И Фархутдинова...

Катя (совсем испуганно). С Марусей?

Алексей. Нет, одного... Интересно же! Товарищи по Кузнецку...

Катя открывает настежь дверцу холодильника и извлекает из его нутра какие-тито банки и жестянки.

Катя. Надо же! От такого человека! Черт знает, нашу сестру вожжами бить надо, как дед бабку бил...

Алексей. Да, такое горе мужику...

Выходит Раймонда в пальто и шапочке.

Алексей. Ты куда?

Раймонда. В школу!

Алексей. Какая сейчас школа?

Раймонда. А у нас тематический [утренник на ???] тему «Я люблю тебя, жизнь!»,

Апексе й. Утренник?! Ночь скоро.

Раймонда. Ах, па, та ничего не понимаешь. Это на самом деле вечер, но называется утренник. Мы еще

[часть текста утеряна при оцифровке ???]

Вбегает Юлька в распахнутом пальто с полной авоськой.

Юлька (нарочно не сразу замечает Костю). А, это ты...

Костя. Да, это я... (Перестает жевать.)

Саша. Да ешь ты, подумаешь...

Костя. Мне пора (испытующе смотрит на Юльку).

Юлька (весело). Не смеем удерживать...

Саша. А ну закройся. (Ему.) Сядь, Костя!

Костя поспешно одевает плащ, от волнения просовывая в рукав руку с бутербродом. Убегает, забыв попрощаться.

Саша (Юльке). Тебе интересно узнать, что я про тебя думаю?

Юлька (кокетливо). Интересно.

Саша. Я думаю, что ты змея.

Юлька (вдруг жалобно). А какое тебе дело до него? Он мне совершенно безразличен, твой лагерник прекрасный.

Саша. Лагерник? Он за кусок мяса сидел пацанчиком. Он мясо украл, чтобы жить. Потому что у него отца не было, а мать пила. Он по базару с голоду шнырял. А тебя в пятьдесят третьем году твоя мамочка ставила на табуретку. И ты стояла с бантиками. И декламировала стишки для гостей. (Пищит омерзительным «детским» голоском.) «Я маленькая девочка, играю и пою...» Эх...

Катя. Правда, Юлька, ты бессердечная. Видишь, что с парнем делается. И золото же парень...

Юлька. Лучше я уйду. Хватит мне лекций от мамочки...

Саша. Иди, иди... Давай отсюда...

Юлька (как будто тоном приказа, но с мольбой). Извинись!

Саша. Извиняюсь.

Юлька хватает с вешалки пальто и шапку, убегает.

Катя. Что ж ты с нею так? Как с девчонкой. Она ведь уже барышня...

Саша. Барышня. Такая со всеми прелестная, ресницами своими хлопает, мяу-мяу... А видит, что над Костькой власть заимела, так сразу зверь, змея!

Алексей. Господи! Женщина же. Галанин вчера хорошо сострил: все жены, говорит, — как наша легкая промышленность. На выставку или там на экспорт — прелесть что такое. А для внутреннего потребления... В халатах ходят. Бр-р...

Катя (спокойно). Пожалуйста, на тебе халат, и готовь сам. Все, что надо для своих гостей. (Уходит в другую комнату, через мгновение высовывается ее голая рука с халатом.) На!

Алексей. Да не про тебя... Я вообще... Что сегодня все такие нервные. И этот тоже...

Саша. Я? Нервный? Я совершенно спокоен. Вот смотри!

Берет со стола чашку, ставит ее на палец и начинает с жонглерскими ужимками вертеть ее.

Алексей. Брось, дурень!

Чашка падает и со звоном раскалывается на куски.

Алексей. Тьфу, вторая... Девятнадцать лет стоял сервиз... Пять великих строек пережил... нет, шесть — эта уже седьмая.

Саша. Ну и черт с ним!

Алексей. Ну, черт с ним! А воскресник? С ним-то не черт. Смотри, братик... (стучит пальцем по столу) зазнался... Со своей турбиной, с успехами этими. Смотри... Бога за бороду дерешь!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Столовая в той же квартире, за пиршественным столом — московский гость Суворов, Алексей, Катя, Саша, Фархутдинов и Красюк с женой Зоей. Они уже, как видно, давно пируют. И теперь настал час хорового пения. Поют нестройно, вдохновенно и чересчур громко. Все (кроме Саши):

Гудит, ломая скалы, ударный труд,
Прорвался с песней алой ударный труд.
Сидит буржуй за рубежом,
Грозит нам новым грабежом,
Но уголь наш и сталь его зальют рекой.
Зальют расплавленной рекой...

Саша, чуть усмехаясь, смотрит на их внезапно помолодевшие, возбужденные лица. А те поют еще громче и энергичнее, а Фархутдинов даже вскочил и дирижирует.

Бей сплеча, каждый час
Даешь программу Ильича!
Даешь, даешь, даешь!
Парим-нам-нам, пар-пам, пам-пам...

Алексей (Саше). Вот какие, брат, песни были! Теперь почему-то не поют эту. И по радио тоже...