Второе дыхание

Мне потребовалось несколько лет и несколько курсов выживания, чтобы овладеть управлением парапланом, но со временем я научился входить в пике на высоте километра, стремительно обрушиваться вниз и снова овладевать ситуацией всего в метре над водой. Как я узнал на собственном опыте, летать над водой – менее опасное занятие. Скоро мои полеты стали длиннее. Я приземлялся, изможденный, через пять часов. Было необычайно волнующе обнаруживать восходящий поток по шелесту листьев и кругами входить в него, пока он не возносил тебя с душой, ушедшей в пятки, на три-четыре километра выше точки, откуда ты начинал. Я научился любить ястребов, которые были еще одним указателем местонахождения потоков горячего воздуха. Иногда они камнем бросались на меня, если я подлетал слишком близко к их гнездам. Однажды я пролетел над Монбланом⁴¹. Он лежал, ослепительный, у меня под ногами. Крупный орел маячил над моей головой.

Скоро я с ума сходил по полетам на параплане. Я отправлялся в горы с рюкзаком и останавливался везде, где чувствовал, что красота места зовет меня. Сперва я даже носил специальные шляпу и галстук, но бросил это, когда потерял слишком много шляп и изорвал слишком много галстуков, чтобы упоминать о них. Скоро у меня за спиной были сотни полетов.

Типичный полет начинался с того, что я бесцеремонно разворачивал параплан и изучал рельеф, пока остальные суетились вокруг. Я измерял промежутки между порывами теплого воздуха, приминавшими траву, прикидывал, когда придет следующий, и выгибался, чтобы расположить параплан прямо над ним. Так... отлично. Пока остальные любители прыгали в пустоту, раскачиваясь и кренясь, как корабль в бурном море, я просто немного притормаживал и набирал высоту в выбранном потоке, как взлетающий вертолет. Я вытягивался вперед, чтобы управлять парапланом, и издавал радостный возглас; я был орлом. Если правый кончик крыла, дрожа, поднимался вверх, я наклонял тело, перекрещивая левую ногу над правой, слегка вытянув левую руку вперед, а правую отведя назад. Я последовательно входил в центр потока, пока он не выбрасывал меня, обычно у основания облака. Я знал, что это не разрешалось, но все равно любил подниматься так высоко, как только мог. Никто не следовал за мной так высоко. Я выходил из облака и ловил новый теплый поток. Я вытягивал ноги и закидывал голову назад для достижения наилучшего аэродинамического качества, а потом закуривал сигарету. Иногда я даже скручивал ее. Я настраивал наушники моего плеера. Сколько раз я летел, распевая «Норму» Беллини во весь голос!

Я бесконечно парил в километрах над другими крыльями, над горами, а в одном памятном случае и над парой истребителей «Мираж». В другой раз мой путь с ошеломляющим шипящим звуком пересек планер. Иногда мне становилось страшно. Однажды я даже обнаружил, что лечу над Швейцарией без паспорта. Я грыз шоколадку и пил из трубочки, прикрепленной сбоку к моему шлему, и не хотел спускаться. И вот, в тот момент, когда я думал, что мне удалось ото всех оторваться, по радио назвали мое имя. Они обнаружили мое крыло с земли, находясь в нескольких километрах внизу. Время возвращаться. Я трижды оборачивал клеванты вокруг правой руки, зажимал их и перемещал вес в ту же сторону. Передняя кромка крыла начинала все быстрее и быстрее наклоняться и входить в спираль. Скоро она располагалась вертикально, а мое тело - горизонтально, вращаясь по спирали. Мы падали в дьявольском танце, крыло и я, один, два, три километра, под контролем, но с головокружительной скоростью. Потом, за пару сотен метров над местом приземления, я поднимал руку. Я вставал на подножке, собирал все стропы, кроме двух средних, садился обратно и складывал хлопающие края крыла так, что только середина оставалась надутой. Я снижался к точке приземления. В паре метров от земли я отпускал стропы и тянул тормоза; крыло снова наполнялось воздухом и опускало меня, как бабочку, садящуюся на цветок.

Небеса были моей стихией. Я был как ангел.

А потом однажды я врезался во что-то, что было то ли зеленой травой, то ли сущим адом.

Неудачное приземление

Я лежал на склоне горы, чувствуя всего лишь легкое онемение. Должно быть, я потерял сознание. Макс и Ив, мои друзья по полетам на параплане, приземлились рядом со мной. Макс, который был врачом, вырыл ямку возле моего лица, чтобы я мог дышать, и по рации сообщил на базу об аварии. Я не знаю, почему они не трогали меня. Я разговаривал с ними, мое дыхание было спокойным. Так почему же они продолжают спрашивать меня, могу ли я дышать? Стебли травы щекотали мой нос, я чихнул, потом начал смеяться. Макс с кем-то ругался по рации. Он требовал отправить за нами вертолет из Гренобля⁴², не из Шамбери⁴³, хотя Шамбери был ближе. Ив со мной разговаривал, как с ребенком, и выглядел он очень потрясенным. Я, кажется, был не в состоянии двигаться.