Второе дыхание (сборник)

– Ого! – сказала Эля. – Здесь, наверное, непростые люди живут, дом-то, по-моему, престижный, да и район. У вас ведь центр стоит непомерно дорого?

– Да, дом непростой, и соседи с регалиями. Правда, многие квартиры уже перепроданы, но мы с мамой пока держимся, – улыбнулся он.

– А знаете, мне кажется, я когда-то была в этом доме. По-моему, именно в этом, хотя точно не помню. Что-то похожее, очень похожее, но я могу ошибаться – двадцать пять лет прошло.

Она почти наверняка знала, что это именно тот дом. Вряд ли она ошибалась. Монстр из серого кирпича с мраморной отделкой по фронтону. С большими окнами-фонарями. С тяжелой деревянной дверью подъезда. С мерзкой старухой-консьержкой. Впрочем, где та старуха? Да и вообще, где та жизнь… Ну и черт с ней. В конце концов, приехала она не за сопливыми воспоминаниями, не сулящими ничего хорошего. Она просто приехала в этот город по делам. По важным и неотложным делам, а не на руины своей прежней жизни. Все. Точка. Хватит про это.

И куда ее понесло – училище, общага… Дура. Набитая дура. Ведь давала себе слово. Ан нет, понесло. Всё. Теперь только дела и удовольствия. Сегодня еще удовольствия. А уж завтра дела. Времени у нее всего неделя, и все надо успеть.

В Измайлове ей понравилось – веселые жуликоватые продавцы, куча ерунды, но и среди нее можно было найти что-нибудь любопытное. Накупила полно сувениров. Долго стояла возле латунного старинного пузатого самовара. Он был очень хорош, но тащить самовар в Нью-Йорк было сущей глупостью. По бешеным ценам продавали всякую чепуху, которой завалены все «блошинки» Старого и Нового Света. Она вспомнила развалы в Амстердаме и Париже, и ей стало смешно.

– Обедать? – весело спросила Эля. – Что-то я совсем валюсь с ног.

– Перемена часовых поясов, – серьезно ответил Кирилл. – Давайте поедем в какой-нибудь ресторан с русской кухней – борщ, блины, поросенок.

– Нет, ради бога! Все это стилизовано, вылизано. Да и что вы думаете, я двадцать пять лет борща не ела? Мама раз в неделю точно борщ варит. А блины я еще со студенчества ловко пеку. Час – и пятьдесят блинчиков. Это тогда было дешево и сытно. А нет ли у вас приличного китайского ресторана? – спросила Эля.

– У нас теперь есть все, – с гордостью ответил Кирилл. – На любой вкус.

Она усмехнулась: любит мальчик свой город и гордится им. Что ж, похвально. Здесь и вправду стало красиво.

Они долго сидели в маленьком китайском ресторанчике, где над столом уютно горел приглушенным светом красный бумажный фонарь.

Как часто тогда она была голодна! Что такое стипендия в пятьдесят рублей? Все проедалось за три-четыре дня. А потом – мамина картошка, грибы, сало. Но тихая девочка из деревни Боголюбово, что под Владимиром, все равно была невозможно, невообразимо счастлива. Она – в Москве. Она – студентка театрального вуза.

Поступила с первого раза. Вспоминала, как тяжело ее отпускала мама. Как долго плакала и умоляла не уезжать.

– Иди в медучилище, будешь в белом халатике ходить. Всегда подработаешь, укол на дому – рубль, а то и два. Крышу перекроем. Осенью будем огурцы закатывать, варенье варить. Выйдешь замуж – вон ребят сколько. Лешка от тебя млеет – а что, хороший парень, на «КамАЗе» работает, получает хорошо. Или Витька – тот на инженера учится. Тихий, спокойный. Квартира во Владимире. Куда тебя несет! – горько плакала мама. – Одна-одинешенька, в чужом городе. Пропадешь ведь, Элька.

– Не пропаду, мам, – смеялась она. – И известной артисткой стану. Будешь мной гордиться. Замуж за москвича выйду. Тебя заберу. Заживем! – веселилась Эля.

Мать горестно махала рукой.

– Ты выживи там сперва, не сломайся.

А Эля опять смеялась.

В Москве ее приютила, правда, всего на две недели, на время экзаменов, сестра материной подруги Оксаны.

Эля старалась глаза не мозолить. Выпивала утром чаю и шла в сквер напротив готовиться к экзаменам. Обедала у метро – пирожками и газировкой. Приходила только к вечеру. Жадно разглядывала на улице девушек – ах, какие они современные, раскованные! Волосы по плечам, джинсы, холщовые сумки. Чувствовала себя маленькой, затерянной провинциалкой. Ненавидела свои ситцевые платья, дурацкие босоножки и косу на затылке. Мечтала быть как они – свободной и современной. И твердо верила, что будет такой.

На экзамене прочла басню Михалкова, спела «Старый клен». Председатель комиссии спросил, любит ли она поэзию. Она ответила: да, Пастернака. Все удивились, и она прочла свое любимое – «Любить иных тяжелый крест». Потом еще Вознесенского, «Аве, оза».

Видела, что всем нравится, как она читает. Вышла в коридор с пылающими щеками. На улице, на крыльце увидела высокую полноватую девушку с ярким румянцем и русой косой до попы. Девушка была одета в тесноватые джинсы и малиновую распашонку из марлевки. Девушка заметила Элю и протянула ей пачку «Стюардессы».

– Покурим? – спросила она.

Эля мотнула головой:

– Не курю, спасибо.

– Приезжая? – вздохнула «джинсовая» девушка.

Эля кивнула.

– И откуда? – поинтересовалась та.

– Из Владимира, – чуть приврала Эля. Говорить, что она из деревни, не хотелось.

– Наташа, – протянула руку девушка.