— Донья Соледад, я тебя умоляю! — воскликнул я. — Что с тобой происходит, ведь ты мать Паблито.
— Нет, — отрезала она. — Никому я не мать. — Она села и посмотрела на меня горящими глазами.
— Я, как и ты, частица Нагваля, — сказала она. — Нам предназначено соединиться.
Она раздвинула ноги, и я отскочил.
— Подожди немного, донья Соледад, — сказал я. — Давай поговорим.
На меня нахлынул дикий страх, и вдруг возникла сумасшедшая мысль. А что если дон Хуан спрятался где-нибудь поблизости и хохочет теперь до упаду?
— Дон Хуан! — заорал я.
Мой вопль был таким громким, что донья Соледад поспешно соскочила с постели и натянула на себя юбку. Я увидел, что она одевается и завопил снова:
— Дон Хуан!
Я ринулся через весь дом, выкрикивая имя дона Хуана до тех пор, пока не заболело горло. Донья Соледад тем временем уже выбежала из дома и стояла у моей машины, с недоумением глядя на меня.
Я шагнул к ней и спросил, не дон Хуан ли велел ей проделать все это. Она утвердительно кивнула. Я спросил, нет ли его поблизости, на что она ответила отрицательно.
— Расскажи мне все, — потребовал я.
Она рассказала, что лишь следовала распоряжениям дона Хуана. Он велел ей изменить свое существо в воина, чтобы помочь мне. Она сообщила, что ждала годами, чтобы выполнить это обязательство.
— Я очень сильная сейчас, — сказала она мягко. — Как раз для тебя. Но в спальне я тебе не понравилась, правда?
Я принялся объяснять, что дело вовсе не в этом, что я учитывал лишь свои чувства к Паблито; но потом до меня дошло, что я несу какую-то ужасную чушь.
Донья Соледад, по-видимому, поняла мое замешательство и предложила забыть о случившемся.
— Ты, наверное, голоден, — сказала она оживленно. — Я приготовлю тебе что-нибудь поесть.
— Ты мне еще многого не объяснила, — сказал я. — Я буду откровенен с тобой: я не хотел бы оставаться здесь ни за что на свете. Ты пугаешь меня.
— Ты обязан принять мое гостеприимство, раз речь идет только о чашке кофе, — сказала она спокойно. — Ну давай забудем об этом.
Она сделала жест, приглашая идти в дом. Тут я услышал глубокое рычание. Рядом стоял пес и смотрел на нас, как будто понимая, о чем идет речь.
Я поймал на себе невероятно пугающий взгляд доньи Соледад. Тут она смягчила его и улыбнулась.
— Не допускай, чтобы мои глаза беспокоили тебя, — сказала она. — По правде говоря, я старая. В последнее время у меня бывают головокружения. Я думаю, что мне нужны очки.
Она разразилась смехом и стала дурачиться, глядя через свернутые кольцом пальцы, словно через очки.
— Старая индеанка в очках. Вот смеху будет! — захихикала она.
И тут я решил удрать отсюда без всяких объяснений. Но перед отъездом мне надо было оставить кое-какие вещи для Паблито и его сестер. Я открыл багажник, чтобы достать привезенные им подарки. Я глубоко влез в него, чтобы достать сначала два пакета, уложенные между задним сиденьем и запасной камерой. Нащупав один, я уже собирался взять и другой, как вдруг ощутил на шее мягкую пушистую лапу. Я невольно вскрикнул и рванулся из багажника, врезавшись головой в открытую крышку. Я пытался обернуться, но давление пушистой лапы помешало мне сделать это. Мельком я смог заметить у своего горла серебристую то ли руку, то ли лапу. В панике я судорожно изогнулся, метнулся прочь от багажника и упал на сидение водителя с пакетом в руке. Все мое тело сотрясалось, мускулы ног свело и я непроизвольно вскочил и побежал прочь.
— Я не собиралась пугать тебя, — сказала донья Соледад извиняющимся тоном, когда я был уже футах в десяти от нее.
Она показала мне ладони своих рук в жесте капитуляции, как бы заверяя меня, что она здесь ни при чем, и «это» не было ее рукой.
— Что ты со мной сделала? — спросил я, старясь говорить спокойно и сдержанно.
Она казалась совершенно сбитой с толку. Пробормотав что-то, она тряхнула головой, так, как если бы не понимала, о чем я говорю, или не могла сказать этого вслух.
— Ну, ладно, донья Соледад, — сказал я, приближаясь к ней. — Мне эти шутки не нравятся.
Казалось, она вот-вот расплачется. Я хотел утешить ее, но что-то во мне противилось этому. После короткой паузы я сообщил ей, что произошло у машины.
— Это просто ужасно! — пронзительно воскликнула она.
Она ребячливым жестом закрыла лицо правым предплечьем. Я подумал, что она плачет. Я подошел к ней и попытался было положить ей руку на плечо, но не смог заставить себя сделать это.
— Послушай, донья Соледад, — сказал я, — давай забудем все это. Позволь мне вручить тебе эти пакеты, и я уеду.
Я остановился перед ней, собираясь заглянуть ей в лицо. Я увидел из-за ее руки черные сияющие глаза. Она не плакала. Она смеялась.
Я отскочил назад. Ее улыбка ужасала. Мы долго стояли неподвижно. Она продолжала закрывать лицо, но было видно, что она наблюдает за мной.
Я стоял парализованный страхом и отчаяньем. Положение было безвыходным. Мое тело знало, что донья Соледад — колдунья, и все же я еще не мог поверить в это. Мне отчаянно хотелось верить, что она просто сумасшедшая, и ее держат здесь, как в психиатрической лечебнице.