Второе поколение

Всегда сынок в преданиях старинных,
Последыш, зачарованный и слабый — И менее всего с героем схожий.
Но все же он и совершает подвиг,
Грааль находит и принцесс спасает.
Вот про кого никто бы не подумал,
Что хватит сил в опасный путь пуститься,
Пройти огонь и ад, стерпеть все муки,
Восстать из мертвых, не склонить главы!
Он хил и слаб? Озноб поборет страх,
В ночную тьму отправится он смело,
Стяжает славу, сундуки сокровищ.
Когда-то мир был отраженьем братьев,
Искрился он зеркальным лабиринтом,
Полярным льдом сверкал, иллюзий полон,
Гармония разрушилась, в забвенье
Преданья дней былых погружены,
Когда-то, до начала всех историй,
Когда-то мир был отраженьем братьев,
И слабый побеждал, но знал ли кто-то,
Что в сердце у него тогда творилось?
Обманчив облик слабого, поверь мне.

Он, вдохновеньем осененный свыше,
Скорей возьмет перо — не меч. Иль посох.
В душе его не угасает пламя,
Не видимое смертным: оболочка
Его так хрупка, обмануться просто.
Он знает много, но молчит упрямо,
Ему подвластны дивные виденья.
Но если ты в его проникнешь сердце,
Под маской желчной — только боль и раны.
Он сам похож на замок, над которым
Давно уж тяготеют злые чары.
Пробраться внутрь — немыслимое дело:
Дорогу преграждает терн колючий,
Дракон в воротах караулит злобный.
А что же в самой глубине таится,
Под оболочкой боли? Пламя гнева?
Нет, там еще звучит язык согласья,
Забытое наречье братской дружбы,
Давно променян на клинки и деньги
Извечный зов священных кровных уз.
Бывают на земле такие братья.
Их дух сильнее изможденной плоти,
Их мужество простым не видно глазом,
На них чернила летописцы тратят,
Их струны менестрелей воспевают,
Их ангел осенит своим крылом.

НАСЛЕДИЕ

Глава первая

Карамон стоял посреди залы, облицованной черным обсидианом. Она была такой большой, что потолок терялся в темноте. Никаких колонн, ни одного видимого окна. Тем не менее помещение наполнял бледный свет, холодный и унылый, не дающий тепла. Карамон никого не видел, не слышал ни единого звука среди тишины столетий, но знал, что он здесь не один. Силач чувствовал, что за ним давно следят, и спокойно ожидал, пока невидимые наблюдатели решат начать разговор.

Вспоминая о них, Карамон улыбнулся, но мысленно — для следивших за ним глаз лицо воина оставалось спокойным и бесстрастным — на нем не читалось ни слабости, ни печали, ни горьких сожалений. Воспоминания словно касались сознания силача мягкими и нежными руками.

Карамон жил в мире с самим собой — вот уже двадцать пять лет.

Словно прочитав мысли силача, те, о ком он думал, внезапно обнаружили свое присутствие. Свет не стал ярче, глаза не стали видеть лучше, темнота не отступила — не изменилось ничего. Но Карамон, стоявший неподвижно уже четверть часа, ощутил приближение посторонних так отчетливо, словно сам был одним из вошедших в залу. Перед ним возникли две фигуры, облаченные в мантии. Эти двое, как и белый магический свет, и древнее безмолвие, являлись частью иного мира. Карамон навсегда останется для них чужаком.

— Мы рады снова приветствовать тебя в Башне, Карамон Маджере, — прозвучал голос.

Силач молча поклонился. Он, как ни старался, не мог вспомнить имя этого человека.

— Юстариус, — подсказал незнакомец, улыбнувшись. — Да, много лет прошло со времени нашей последней встречи, и в недобрый час она произошла. Я не удивлен, что ты позабыл меня. Присаживайся.

Перед Карамоном появилось массивное резное кресло из дуба.