Второе посещение острова

Люся поинтересовалась, сколько я понял, насчёт стиральной машины. Агент провёл террасой к мраморной лесенке, по которой мы спустились к подземному гаражу. Отпер его, включил свет. Там, наряду с садовым инвентарём, шлангами, сенокосилкой, стояла и стиральная машина. Он показал, где находится розетка. И мы вернулись в гостиную.

— Эвхаристо! – сказал я, понимая, что он торопится назад в город. Шёл первый час ночи.

Но агент присел к столу, достал из кармана какой-то документ, предъявил Люсе. Оказалось, нужно уплатить пятьдесят долларов за то, что он нас встретил, и сто долларов залога за имущество.

— Как хорошо, что у вас были наличные! – сказала Люся, отдавая доллары. – Ведь у меня кредитная карта. Буду пока тратить ваши деньги.

Агент оставил нам ключи, номер своего телефона и уехал.

Люся, протолокшись ещё часа полтора с раскладкой барахла и продуктов, наругавшись с позвонившим по мобильному телефону бывшим мужем, поужинав и покормив проснувшегося Гришку, ушла вместе с ним спать в большую комнату рядом с гостиной, имевшей выход на террасу. Соседняя комната, тоже выходящая на террасу, была оставлена для няни.

Я же поселился в похожей на каюту комнатке с низкой тахтой, шкафом и письменным столиком у закрытого ставнями окна.

Дождавшись, пока Люся окончательно угомонится, я вышел на кухню, составил грязные чашки и тарелки в двухкамерную никелированную мойку, вымыл посуду, убрал со стола и отправился к себе.

Открыл окно, отпер засовы тяжелых ставен, развёл их в стороны. Обдало свежестью. Сквозь непроглядную тьму вдалеке плавно двигалась короткая цепочка огней. Я понял, что это судно. Что передо мной море. И вспомнил, как девять лет назад уплывал с острова. Казалось, навсегда.

Уроки греческого

Заговорил я языком Гомера –

апопси, калинихта, калимера.
И самого себя мне слышать дико,
когда со мной толкует Эвридика.
Я говорю ей, улыбаясь криво,
о том, что симера немного крио.
Она же говорит: «Кало! Кало!»
Да, ей «кало», в её дому тепло.
Ловлю кефаль я, стоя на причале.
— Владимирос! – зовёт меня Пасхалис,
кричит, мешая греческий с английским,
что хочет мне поставить стопку виски.
А я в ответ, мол, сенькью, эвхаристо!
Клюёт. Я не могу покинуть пристань.
По вечерам дев старых взгляды, вздохи.
Но непреклонно говорю я: – Охи!
Живите в мире,
кириос, кикири!
Когда покину остров сей Скиатос,
я с борта корабля скажу вам: – Ясос!

Глава пятая

В раме окна стояла морская синь. На ней, как в стихотворении Лермонтова, белел парус одинокий.

Не было и шести утра, я не выспался от того, что ночью Люся колобродила вместе с проснувшимся Гришкой.

Умывшись в своей ванной, я вышел на кухню. Стол опять был заставлен грязной посудой – немытые Гришкины бутылочки, чашка с недопитым Люсей чаем, разорванная обёртка от недоеденной плитки шоколада, кастрюлька, в которой она варила какую-то кашку.

Я всё перемыл, убрал.

Из раскрытого окна чудесно пахло морской свежестью, цветами. Эти запахи смешивались с ароматом кофе.

«Пока не приедет нянька, придётся исполнять её роль, роль домработницы. Хоть этим оправдаю своё существование здесь. Хорошо, что они поздно встают. Смогу наплаваться по утрам…» – думал я, торопливо допивая кофе.

Когда я поднялся, чтобы вымыть чашку, в поле зрения попала стоящая на стуле зелёная сумка Константиноса. Молния на ней была расстёгнута.

Сумка оказалась враспор полна плитками шоколада с орехами, фирменными пакетиками с орехами подсоленными, засахаренными, прозрачными коробками английских и французских конфет, разных сортов фигурного печенья. На самом дне покоились две длинных четырёхугольных коробки с литровыми бутылками шотландского виски «Уайт энд Маккей».

Одну из бутылок я отнёс в свою комнату. Трогательно было, что Константинос вспомнил, как я однажды девять лет назад похвалил этот крепкий напиток, который впервые у него же и попробовал.

Шоколад и другие сладости оставил на растерзание Люсе. Тем более, боялся, как бы опять не разболелись зубы.

Из стоящей в передней высокой глиняной амфоры торчали зонтики и свёрнутые в трубку пляжные циновки. Я взял одну, с полотенцем через плечо вышел за дверь и оказался в сквозной тени садика. Слева, обвитая вокруг чешуйчатого ствола пальмы лиана бугенвиллея низвергала водопад малиново–красных цветков. Справа высился куст гибискуса. Пчёлы, собирающие утренний взяток, деловито кружили над его роскошными белыми цветами.