Второе рождение

«Могло, например, быть так. – Клос усмехнулся, посмотрев на портрет спесивого фюрера, висевший на стене. – Разжиревший начальник штаба дивизии сидит в бункере на переднем крае. Ему нельзя отказать в отваге. Он не принадлежит к тем штабистам, которые издалека наблюдают за развитием разработанных ими боевых операций. У него грузная, тяжелая фигура, но это не мешает ему появляться в опасных местах, поближе к передовой. Ему всегда везет. С самого начала войны его даже не поцарапало. Итак, он сидит в этом бункере, жует погасшую сигару, прислушивается к лязгу танков, занимающих исходные позиции и медленно передвигающихся без освещения. Начальник штаба пристально смотрит на полевой телефон: он лихорадочно ожидает донесения об окончании концентрации дивизии».

И вот точно в три пятьдесят пять (Клос, как и начальник штаба, посматривал на быстро бегущую секундную стрелку часов и уснул на рассвете) зазвонил наконец телефон в бункере и начальнику штаба доложили о полной готовности к наступлению и о том, что на стороне противника не замечено никакого движения. Он так и не закончил этого разговора. Его оглушила артиллерийская канонада, и он, взбесившись от злости, начал кричать в телефонную трубку, что прикажет расстрелять идиота, который без приказа преждевременно открыл огонь, но, когда ему доложили, что это русские начали наступление и залпы советской артиллерии и танков нанесли внезапные тяжелые удары по сконцентрированным немецким танковым войскам, застигнутым врасплох, он перестал ругаться, пораженный, как и остальные, этой неожиданностью.

Было ли все это так? Этого Клос никогда не узнает. Толстый начальник штаба уже больше никогда не побывает на переднем крае обороны. О его гибели Клос узнал утром. Одно было ясно: неожиданные удары советских войск полностью дезорганизовали немецкое командование, нанесли гитлеровцам значительные потери в живой силе и технике и позволили советским войскам продвинуться на несколько километров вперед за линию обороны немцев.

Разработанный где-то свыше, в штабе корпуса или армии, план, поставивший перед танковой дивизией полковника фон Зангера боевую задачу прорвать фронт и углубиться в оборону противника, выйти на оперативный простор, чтобы соединиться с 33-й дивизией в южном направлении, был полностью сорван. Гитлеровскому командованию не удалось загнать русских в котел. И больше того, немцы сами оказались в окружении.

О поражении немецких войск на этом участке фронта сразу стало известно не только командованию, но и многим солдатам и офицерам вермахта. А горечь поражения помнится долго, ведь многие из солдат заплатили жизнью за авантюру своего любимого фюрера и командования.

Требовалось немало времени, чтобы залечить раны, восполнить потери, поднять моральный дух войск. В таких случаях, как правило, назначают следствие, ищут виновных. Но кто мог подозревать Ганса Клоса в том, что именно он передал советскому командованию информацию о точном времени и месте немецкого наступления? И кто мог представить, что Ганс Клос будет одним из тех, кому поручат вести следствие по этому делу? А сам Клос предвидел это, потому и оставил номер телефона дежурному штаба, зная, что командир дивизии полковник фон Зангер обязательно начнет с ним разговор об этом. Клос, тщательно проанализировав прошедшие события, приготовился к беседе с ним. Он намеревался высказать полковнику свое предположение, что причиной поражения дивизии могла быть утечка секретной информации о запланированном наступлении в штабе корпуса или армии… Конечно, господин полковник не может и мысли допустить, что кто-то из его офицеров оказался предателем…

– Не предателем, предательство я исключаю, – сказал фон Зангер двумя часами позже, когда Клос с оберштурмфюрером Штедке стояли вытянувшись перед командиром дивизии.

Клос был удивлен спокойствием фон Зангера и его умением владеть собой. Он ожидал, что полковник побелеет от гнева, начнет стучать кулаком по столу, однако фон Зангер, как всегда, был холоден, спокоен, уравновешен.

– Предательство в моей дивизии исключаю, – повторил он, – но болтливость допускаю.

– Извините, господин полковник, – воспользовался Штедке минутной паузой, – но я не могу исключить предательства.

Полковник снял очки, не спеша протер стекла замшей, заморгал ресницами.