Второе рождение Жолта Керекеша

— Господин доктор! — рявкнул пьяный. — Выпьем сливянки, как все порядочные венгры. Ну как, понятливый я человек? — И он тряхнул карманом, набитым пятидесятиграммовыми флакончиками.

Они выпили.

Пустые флакончики длинноволосый ставил в ряд на панели под витриной продмага.

— Пьем, как пьют одни только венгры, — сказал длинноволосый. — Наше здоровье!

Тут Жолт с изумлением увидел, что пьяница приходит в себя: лицо его прояснилось и речь стала почти нормальной.

— Хоть я и выпил, сынок, а знаю, что говорю, — сказал он.

— Ясно! — сказал длинноволосый.

— Вы-то считаете, что я вовсе никто?

— Как же вы можете быть «никто»? — двусмысленно отозвался длинноволосый.

— Знаете, где я был в субботу?

— Не имею ни малейшего представления.

— Положение, стало быть, таково, что скоро меня назначат на высокую должность. Вот так, сынок!

— Поздравляю.

— Расспрашивали меня основательно, тут ничего не скажешь.

— О чем?

— Ну, как водится, про всякую всячину. Одного я не знаю: на кой черт им сдалась гвоздика… Что я, садовник, что ли?

— Да они, старина, вас на пушку брали.

— Черт их разберет. Они спросили, чем похожи клоп и гвоздика.

— Ага! — осклабился длинноволосый.

— И я ответил: клоп паразит и кусается, а гвоздика прекрасный душистый цветок.

— Этим они отличаются.

— Что?

— Вас ведь спросили, чем они похожи, а вы ответили, чем отличаются. Не доходит?

— А вы меня не учите!

— Если вы говорили такие глупости, не видать вам высокой должности.

— Хулиган и свинья!

Пьяный поднял кулак, но вдруг покачнулся и, потеряв равновесие, рухнул, будто подкошенный.

— Подойди, малыш, усадим дядю получше! — ласково обратился к Жолту длинноволосый.

Они аккуратно усадили пьяного у витрины и, словно бы сговорившись, двинулись вместе по мостовой к Майору.

— Ну и тип! Настоящий алкоголик. А с этой гвоздикой в вытрезвителе неплохо придумали. Ничего шутка! Они, очевидно, хотели выяснить, законченный он дурак или нет, — объяснил длинноволосый.

— Здорово он упал. Ушибся, наверное, — сказал Жолт.

— Что поделаешь — сам виноват, — беззаботно отозвался длинноволосый, закурил и простился. — Чао, малыш.

Жолту захотелось еще раз взглянуть на человека, сравнивавшего клопа и гвоздику. Он вернулся. Пьяный как раз поднимался с асфальта, и вокруг него со звоном катились бутылочки. С большим трудом он все-таки встал и пошел. Шагов десять он сделал, не выписывая восьмерок. Затем невидимая сила потянула его в сторону. Тогда, отыскивая опору, он пошарил в воздухе левой рукой и медленно выпрямился. Жолт смотрел на него неотрывно. Пьяный поднял глаза, и его разжиженный взгляд как бы растекся по Жолту и скатился на землю, а на физиономии появилось бессмысленно-блаженное выражение. Жолту вдруг захотелось узнать, чему этот пьяный радуется, когда и невооруженным глазом видно, что ему скверно, худо. Он попытался понять его состояние и для верности даже стал в его позу, но, кроме легкого головокружения, как при катании на карусели, не ощутил ничего.

— Баранья рожа, — с досадой констатировал Жолт. — И на эту свинью я убил целых полчаса!

Он снова пересек мостовую, злясь на себя за бесполезно потраченное время, так как все его наблюдения в конечном счете свелись к одному: в пьяном сидит несколько животных сразу — это сочетание свиньи, барана и крысы. Было в нем, правда, что-то еще, чего Жолт распознать уже не мог.

«Не беда! — с ожесточением решил он. — Выпью когда-нибудь граммов двести палинки и узнаю все как есть».

Прошло, однако, целых полгода, прежде чем он узнал все как есть.

Глава IV ПРЕКРАСНЫЙ МИР СОБАК

Впоследствии Жолт был совершенно уверен, что девочка узнала его еще в тот момент, когда он спустился с лестницы. Во-первых, у нее смешно подпрыгнули брови; во-вторых, тот, кто сидит на скамье, сразу заметит человека, который к нему идет; в-третьих, она страшно старалась, чтоб их чудесная встреча — а она была действительно чудом — случайно не сорвалась. Для начала девочка пропела ему нехитрую песенку, которую, конечно, сто раз напевала ей мать. Но фальшивила она здорово, в искусстве притворства ей еще надо было поупражняться.

Жолт первым делом заметил собаку. Это была замечательная немецкая овчарка, вернее, трех– или четырехмесячный щенок с небрежно-вкрадчивой, как у тигра, поступью и остро торчащими ушами. Щенок сел. Он смотрел на Жолта. Жолт приближался.

Зависть, словно оса, ужалила его в самое сердце: какая собака! Она просто великолепна! Чья? И тут он узнал синие брюки с разрезами и синюю блузу, сшитую чуть короче, чем надо, чтоб хорошенько был виден живот. Ну, если так, если блузу так старательно мастерили, Жолт бросил туда небрежный взгляд.

— Чао! — сказал Жолт.

— Ты здороваешься со мной? — глядя куда-то вверх, подозрительно быстро, словно заученный текст, произнесла девочка.

— С тобой, — сказал Жолт. — Посвети вокруг фарами и сразу увидишь.

— Значит, мы знакомы?..

— Значит, знакомы.

— А по-моему, ты ошибаешься!

Ясное дело, девчонка что есть сил притворялась, а притворство и всякие там ужимки Жолт ненавидел всей душой. Но времени у него была уйма и, кроме того, привлекала собака. Он не ушел.