Шомоди Тот вовлекает нас в сложный мир отношений в семье постепенно, заставляя нас самих думать и размышлять о Жолте и его поступках. В начале романа он как бы закадровый герой. О нем много говорят дядя Тибор, отец, Магда, учителя и соседи. И вот появляется сам Жолт… «В половине десятого в квартиру ввалился Жолт, с головы до ног покрытый пылью и похожий на поседевшего в молодости негра. Он был не один. За ним на какой-то ветхой веревке ковыляла пятнистая дворняга с гремящими, как у скелета, костями и глазами, подернутыми старческой катарактой. На вид ей было лет двадцать…
Жолт рывком втащил ее в квартиру и, посмеиваясь от смущения, сказал:
— Она сирота, эта собака. Ее потеряли. Я найду хозяина, и дело с концом. А пока пускай поживет у нас. О'кэй?
Керекеш встал, молча вышел в свой кабинет и так хлопнул дверью, что она треснула, как сломанная кость».
Это одна из завязок романа. Я не случайно подробно привожу эту сцену.
Теперь мы видим все как бы двойным зрением: своим собственным и окружающих Жолта людей. С этой сцены нам приоткрываются чувства Жолта, о которых, как говорит Магда, они с отцом «почти ничего не знают».
Отец не понял Жолта. Он подумал, что сын, может быть, украл это «жалкое, отвратительное животное». И зачем? Ведь это же убогая карикатура на предмет страстных мечтаний Жолта.
Но дело ведь не в карикатуре, не во внешнем! Здесь важно понять и оценить чувства Жолта! Он, мечтавший о прекрасной собаке, вдруг трогательно заботится о бездомном существе. И мы видим, как автор тонко, неназойливо меняет мнение о Жолте как о бесчувственном мальчике. Оказывается, он любит животных, у него есть чувство жалости, сострадания. А как же быть с мухами, которых Жолт умерщвлял с помощью увеличительного стекла, рассматривая в микроскоп их предсмертные судороги? Казалось бы, эти эмоции и поступки оправдать невозможно. И тем не менее здесь есть оттенок, и очень важный: Жолт это делает не из желания насладиться страданиями насекомого, а совсем по другой причине — его привлекает наблюдение, анализ, момент познания.
Пытливость, иногда слишком обостренная, никогда не покидала Жолта, даже в самых неподходящих для нее случаях. Когда отец ругал Жолта за его проступки, сын не реагировал на его слова, а внимательно изучал его поведение, словно читал захватывающую книгу.
«Тогда ему даже и в голову не пришло считать свой поступок преступным. Они же его не видели, а у него вдруг такая возможность: проследить поведение их в необычных и тягостных обстоятельствах — ведь это редкостный, изумительный случай!»
Разумеется, трудно принять то, что Жолт, как бы анатомируя поведение людей, реакции учителей и родителей, их жесты и мимику, почти не придавал значения тем страданиям и эмоциям, которые он своими поступками вызывал. В этом есть, как говорит писатель, «что-то уродливое, атавистическое».
Однажды он пытался анатомировать и себя. Попав в компанию завзятого драчуна и воришки Хенрика, он пил водку, но не из удовольствия, а опять-таки из любопытства. Ему хотелось заглянуть в себя, чтобы узнать, что творит алкоголь.
Та же самая пытливость Жолта превращает его поездку с Дани в Зебегень в содержательный, необыкновенный день. Если Дани «все равно», кого увидеть в лесу, зайца или косулю, «все равно», отчего умер уж, то Жолту это в высшей степени интересно. Он с жадностью исследователя рассматривает растерзанного, окровавленного ужа, сообщает равнодушному к его увлечению Дани много интересных сведений о внутреннем строении ужа и по некоторым приметам точно определяет, что уж стал жертвой сарыча. Зачарованно и с восхищением наблюдает Жолт за детенышами-косулями.
Но не только пытливым и умным, понимающим и чувствующим красоту природы раскрывается в этой поездке Жолт. Автор дает нам возможность заглянуть и в его сердце, открытое добру.
Доволен ли Жолт собой? Можно ли считать его слова другу «В том-то и беда твоя, Дани, что никогда у тебя не хватит духу выкинуть настоящее коленце» основой его жизни? Думается, что нет. Это амплуа его случайного знакомого Хенрика, подбившего Жолта к выпивке и к нелепым кражам в магазине. Но Жолту «подвиги» Хенрика вовсе не по душе, и он бежит из его квартиры с ее диковинным хламом, бежит от ее отвратительных хозяев. И осадок от этой истории остается у него скверный.
Но еще более прозревает Жолт во время игры Дани на гитаре. Это случилось на торжественном вечере, посвященном окончанию учебного года. Дани, которого Жолт упрекал в неромантичности, играл потрясающе. И тогда Жолт понял, что его близорукий, внешне такой незаметный друг разительно отличается от всех. Он был словно укор многим — в том числе и Жолту, — из кожи лезшим, чтобы на них обратили внимание. Вмиг обесценились «блистательные проделки» Жолта, и он мысленно творит исповедь: