Присев на корточки, нагнув голову, касаясь задом и шляпой липких стенок скважины, я с трудом разглядел блок и оборванный трос, легший кольцами. Конец его расплелся, искореженные пряди угрожающе щетинились.
— Нет, не выскочил!
— Не ухватите?
— Попробую…
Становилось душно. Из-под шляпы лил пот, дышалось тяжело.
— Ладно, вылезайте! Надо с крюком спускаться!
— Сейчас, сейчас…
— Вылезайте, хватит мазаться!.. Сели?
Я еще помедлил и, отчаявшись чего-либо достичь, вновь оседлал палку.
— Тяни!
За ушко — на солнышко!.. Дернул черт!..
В открытую улыбались, глядя на меня, потного и перемазанного, буровики, переглядывались. Оделили ветошью — руки вытереть, почиститься…
Вася Маков ловко заправил под себя освобожденную палку, сунул под мышку проволочный крюк, глянул на Федора и тем же манером, что я, отправился в скважину.
Кое-как приведя себя в порядок, потоптавшись около не обращавших более на меня внимания буровиков, я, не прощаясь, ушел с площадки и побрел к дороге — ловить попутную машину. Домой…
Вася Маков оказался моим соседом по бараку — дверь в дверь — и очень красивым мужиком. Отмывшегося и переодевшегося — я не сразу признал своего сменного, вынося на улицу ведро с грязной (жена домывала пол) водой и встретив его в коридоре.
— С новосельем, начальник!
— Спасибо, спасибо!
«И правда: какое ни на есть — все же новоселье… Новое твое пристанище — первое в начинающейся трудовой жизни. А сколько их предстоит еще переменить, сколько обживать придется — одному богу известно… Но первого — больше не будет!»
Я обернулся к открывавшему дверь своей комнаты Макову:
— Василий! Заходите попозже — отметить полагается такой случай! Посидим — чайку попьем!
— Чайку…
— У меня индийский привезен, со слониками!
— Зайду, ладно…
Маков пришел с женой и сынишкой, ростом и упитанностью равным нашему Степану. Увидев сверстника, Маков-младший завертел стриженной «под ноль» головой и заулыбался.
Василий обошел взглядом расставленные на столе чашки, сахарницу, тарелку с бутербродами, алюминиевые миски — с конфетами и печеньем, скосил глаза в один угол комнаты, в другой… и, заметив, что на него смотрят, покраснел вдруг весь — от черных кудрей до отложного воротника; даже грудь его в треугольном вырезе ковбойки побагровела. Жена моя поспешно подхватила меньшого гостя и потащила в угол к хмурому Степану.
— Покажи, Степа, мальчику свои игрушки…
Я снял с электроплитки огромный чайник, полученный вчера со склада экспедиции вместе со спецодеждой, раскладушкой, ведром, тазом и прочей хозяйственно-бытовой мелочью.
— Что ж мы стоим? Садитесь, пожалуйста!
Чай, налитый в цветастые чашки из такого же цветастого заварного чайника, пахуче дымился… Молодец, жена! Как я ни упорствовал при отъезде сюда, не желая брать с собой этот, подаренный нам на свадьбу, сервиз, настояла все же на своем! Сразу и пригодился!..
— Станок-то подняли, Василий?
— Куда ему деться, начальник! Не впервой!
— Конечно, опыт у вас есть…
— Опыт весь у Федора. Он при станке с самого начала. И принимать — на завод ездил, и по железной дороге сопровождал, и монтировал на первой скважине… А у меня нынешняя скважина — всего лишь третья.
— А на предыдущих скважинах — трос тоже обрывался?
— Было дело…
— А кабель часто пробивало?
— Случалось…
— А резцы в коронке подолгу «стоят»?
— Какая порода…
Разговор иссяк. Легко нашедшие общий язык жены углубились в таинства науки шитья не то блузок, не то юбок, ребята грызли конфеты и что-то рисовали — вдвоем одним карандашом и синхронно сопя, а мы… Василий курил, я — некурящий — нюхал дым. Задавать вопросы — почему-то мне расхотелось совершенно.
— Еще по чашечке?
— Не-е-т! И так… Чай, как говорится, не водка — много не выпьешь! Спасибо за угощение! Татьяна, Витьке спать пора…
И соседи ушли.
«Да, не таким, видно, представлял Василий новоселье! Слоников моих небось за тонкий намек посчитал… Извиняюсь, товарищ Маков! По-иному, конечно, принято, но я по-иному не могу: с подчиненными через рюмку общаться не положено…»
Был я в ту пору шибко категоричным: жизни не знал, а принципы, кем-то придуманные, усвоил. Наперед.
— Красивый парень Василий, а, милая?
— Не очень… Да и какой же он парень?!
— Ну, мужик!.. Красивый.
К одиннадцати часам барак полностью затих.
— Степан уснул?
— Спит.
— И ты ложись! Хватит космы свои накручивать! Иди, иди…
— Не надо… Устала я что-то. Едва отмыла пол — такой был заляпанный!
— Устала, конечно…
Тихо в бараке. И за окнами тихо: трамваи не грохочут, автобусы не фырчат, ничьи каблуки по асфальту не стукают. Не Ленинград… Кто-то спит в комнате слева, кто-то — в комнате справа, с ними знакомство еще впереди.