Второе сердце

— Не укатала. Просто замечаю — не в первый раз ты по фантастике прогуливаешься…

Толкая по проходу меж столиками тележку, официантка предложила им овсяной каши. Оба дружно замотали головами.

— Фантастику я люблю, Семен, и ты это хорошо знаешь. Фантастика близка поэзии, ближе любой другой прозы. Оттого, может, и кажется, что цепляюсь или задираюсь: трудно быть беспристрастным. Читать же мне вашего брата бывает иногда неловко, откровенно говоря. О присутствующих, само собой, речь не идет.

— Можно и о присутствующих.

— И об отдельных удачах я умалчиваю, я — о потоке, об усматриваемой мной тенденции… А картина складывается занимательная: фантасты все упорнее стараются поместить своих героев подальше от сегодняшнего дня, поближе к тому самому тридцатому веку. Понять их, конечно, нетрудно — там вольготнее, там у них человечество такого технического уровня достигло, о котором сейчас, действительно, лишь мечтать приходится: все на земле освоено, все поставлено на службу человеку, любой эксперимент доступен. При подобных условиях — что ж не пофантазировать? Жми на все педали! И жмут. И получается в результате — фантазия ради фантазии.

— Искусство для искусства — так, что ли?

— Примерно, Семен… Меня же интересует куда более обозримое будущее — скажем, сто — двести ближайших лет. Интересует — как человечество будет достигать своего фантастического уровня прогресса. Мне эти сто — двести лет видятся отнюдь не в радужном свете. Взять тот же энергетический кризис…

— Хорошо, Дима, хорошо!.. Пойдем отсюда. Взгляни — ни одного человека не осталось. И замерз я окончательно!

Они поднялись и направились к выходу в вестибюль.

— Наука, Семен Сергеевич, за последние десятилетия таких, даже самых близких, прогнозов понаделала, таких обещаний и гарантий понадавала — весь двадцать первый век уйдет на то, чтобы расхлебать. Еще и не хватить может одного века! А иные бойкие экскурсоводы по тридцатому столетию — из числа твоих уважаемых собратьев по перу…

— Узко ты смотришь, Дима, однобоко!

Выйдя на улицу, приятели, поеживаясь, глянули друг на друга, усмехнулись и зашагали к жилому корпусу. Ни о какой обычной после завтрака прогулке по поселку не хотелось и думать.

— Двадцать четыре, Сеня! — Дмитрий близоруко прищурился на градусник, висевший у входа в корпус.

— Чайку попьем?

— Конечно.

Чайной была комната Семена Сергеевича: в ней они хранили кипятильник, чайники, держали заварку, сахар, конфеты. От электрокалорифера, включенного в помощь батареям отопления, здесь было по-жилому тепло и почти уютно.

— Ты корректуру своего сборника держал уже, Дима?

— Держал. Никаких серьезных исправлений делать не пришлось.

— Редкий случай… Кстати, на сколько вам, поэтам, гонорар повысили?

— Будто не знаешь?

— Будто не знаю. Внимания в свое время не обратил — интересовался исключительно прозой. У кого что болит…

— Десять копеек на строку накинули.

— Десять копеек на строку… Что ж за добавка тебе выйдет по сборнику? Объем обычный — два листа?

— Два.

— Так… Тысячу четыреста строк умножаем на ноль целых одну десятую рубля… Да-а… На «Жигули» записался?

— На последнюю модель. Еще думаю югославский гарнитур отхватить — обещали достать по знакомству.

Вода закипела, и Семен Сергеевич занялся заваркой.

— Начну, пожалуй, сегодня перестукивать повесть. Правда, лента у меня в машинке совсем дрянная, до дырок выбитая… В субботу Таня новую должна привезти.

— Да, как у вас с Татьяной — я все спросить хотел?

— Стабильно. Мирное сосуществование.

— Давно мы с нею не встречались, все по телефону… Она тебя всякий раз «шефом» величает: «Шеф в сауну ушел… Шеф работает — сейчас позову, Димочка…»

Семен Сергеевич разлил по стаканам темный дымящийся чай.

— Хочешь, покажу, какой я с собой балласт привез? — Он открыл тумбу письменного стола и вытащил черный портфель, перевязанный шпагатом. — Что, думаешь, тут?

Дмитрий пожал плечами.

— Следы былых увлечений.

— Стихи твои?

— Точно. Решил разобраться в этой макулатуре между делом…

— Хороша макулатура! Я из твоей макулатуры до сих пор стихотворений двадцать наизусть помню. Хоть сейчас…

— Не надо!

— Ну да, ты всегда не любил, когда при тебе твои стихи читали! Нет, все же…

— Брось, прошу тебя!

— Я хотел — из студенческих, про женщин… Меня тогда еще поражало, как ты о них… Проникновенно, романтично… Любовь — с первого взгляда, единственная на всю жизнь! У самого так не получалось, вот и удивлялся, откуда у тебя берется. Самого меня — если ты не забыл — на юмор тянуло. Мягко говоря, на юмор… Поерничать хотелось! Видали мы! Да что нам «ихние» прелести?!. Посмотришь сейчас: не стихи, а сплошное непотребство!

— Ну, ты не преувеличивай! Молодо-зелено…

— Верно, Сеня… Думал ли кто из нас, как все на самом деле в жизни сложится?..

Дмитрий подлил себе заварки, поставил чашку на стол, закурил, невесело глядя в окно.

— По-прежнему надеешься, Дима?

— Какие там надежды! Никаких, Сеня, надежд…

— Тебе бы — жениться все же! Выбрать из своих многочисленных поклонниц…

— Зачем? Чтобы потом тоже «мирно сосуществовать»?

— Не ехидничай.