Второе восстание Спартака

Сказано было настолько буднично и спокойно, что аж дрожь пробирала. И в Мойкиных глазах промелькнул страх. Искорка сомнения и страха. Или показалось?..

– Оно, конечно, складно тут напето, – это заговорил Зима. – Как в домино, кость к кости лепится: «пусто» к «пусто», «шесть» к «шести»... Только что получается, а, Мойка? Получается, если какая-нибудь сволочь мне в ухо нажужжит, что Мойка – падла и крысятник, то я тут же должен бежать толковище собирать, да?

– Фуфло лепишь, Зима! – Мойка гонял во рту погасшую самокрутку. – Кто такой я – и кто такой Марсель? Я лагерь не держу и я с Кумом в одной хазе в малолетстве не проживал. С меня спрос всяко меньше...

– Чего-то часто наш Марсель в последнее время встречается с Кумом, – подал голос один из пришедших вместе с Мойкой блатных. – Детство, что ли, вспоминают?..

– Вот, не только мне одному странности мерещатся! – Мойка подхватил эти слова так горячо, будто их произнес не его кореш, наверняка заранее подговоренный, а кто-нибудь из кентов Марселя.

– Если мерещатся, к попу иди, сам знаешь, в каком бараке найти. Перекрестит – глядишь, и сгинет лишнее, – со своего места поднялся Корень, выдернул из угольной кучи лопату, осмотрел ее, будто хозяйственный крестьянин, и с силой вогнал обратно. – Это только шпана думает, будто если правильный вор – так ему западло с операми дело иметь. Мол, если вор с легавым разговаривает, значит, это не вор, а ссученный. А все вы знаете, что Марсель с Кумом наши же дела решает – чтоб не было недовольных. Если грызня начнется между нами и активистами – кому от этого лучше станет, кому, я спрашиваю? Так что ихнее знакомство нам еще и на пользу идет. Короче, я в это фуфло не верю.

– А кто тебя просит верить? В бога люди верят, в черта, в советскую власть, ну уж никак не в кореша Мойкиного Шило и в побасенки пьяного дворника. – Володя Ростовский почесал украшенную куполами грудь. – В таких делах одной веры мало. Доказуха нужна. Вот ежели б ты, Мойка, нам билет комсомольский из кармана вытянул, с фоткой Марселя, с паспортными погонялами его и печатями о членских взносах – тогда да, враз другой бы разговор пошел. А так...

– Я смотрю, никого тут не цепляет, что в одной хавире проживали! – взорвался Мойка. – Или все подряд воры в законе с легавыми вместе живут?!

– Эту тему, кажется, уже прожевали, – поморщился Володя Ростовский. – Тебе же сказано было: не канает. Вот ежели б мы спрашивали прилюдно, жил не жил, а Марсель нам втирал, что впервые видит – тогда бы да. Между прочим, и Кум в те года, как я усек, не был легавым, а шустрил по комсомольской части. И вообще – чтоб скурвиться, не надо с кем-то хазу делить, достаточно просто сукой быть по жизни. А кто не хотел курвиться, те не ломались и в карцерах, даже когда все почки отобьют, яйца отдавят и пальцы размозжат. Но не ломались люди, ворами оставались.

– Правильно! – раздались в сарае одобрительные реплики. – Так и есть!

– Доказуха, говоришь, нужна! – Мойка наконец выдрал изо рта потухшую самокрутку и зашвырнул ее в угольные кучи. – Ну что ж, попробуем поискать... Билет комсомольца, конечно, давным-давно сожжен или разодран в мелкие клочья, его не предъявишь. Кум, понятно, мог бы о многом нам тут поведать, но его на толковище не позовешь. Дворника сюда тоже не приволочь. Однако есть один свидетель, о котором тут все, похоже, позабыли. Еще один жилец той питерской квартиры...

Глава пятнадцатая Свидетель обвинения

У Спартака сложилось впечатление, что к угольному сараю его самым натуральным образом конвоировали. Оба-двое, Барсук и Кукан, ненавязчиво так держались чуть сзади, но ни на шаг не отставали – чтоб в случае чего в два прыжка настичь и сбить с ног. Сбегать Спартак, понятное дело, не намеревался. От чего сбегать – и главное куда? Уж не в объятья же Кума? Поэтому он послушно топал, куда указали, то бишь к угольному сараю, и гадал, зачем он мог понадобиться ворам.

Самое вероятное объяснение, какое напрашивалось, – Мойка среди прочего кинул Марселю, что тот-де, пустив воровской закон по боку, дворовых дружков не при делах выдает за блатных и пристраивает на легкие работы. Или все же тема слишком мелка, чтобы из-за этого звать Спартака на толковище? Тогда, может быть, Мойка в чем-то пытается обвинить Марселя по его ленинградским делам, и Спартак понадобился как человек, который жил с Марселем по соседству и мог чего-то слышать, видеть, знать. В общем-то, вполне возможно... Никаких других версий Спартак выстроить просто не успел – путь от вошебойки до угольного сарая был не слишком долог.