Второе восстание Спартака

Про свое шапочное знакомство с некоторыми воровскими привычками, почерпнутое в процессе общения с Марселем, он пока решил не распространяться. Бог его знает, как на это отреагируют попутчики... Этот дядька, к примеру. Сразу видать, что блатных он, мягко говоря, не жалует.

– Может, расскажешь, куда направляемся? Меня Спартак зовут.

– Гвардии сержант Федор Барабанов, – отрапортовал дядька, крепко пожимая протянутую руку. – Бывший фронтовик, танкист, на втором годе войны в плен попал, теперь наши освободили и сюда вот по 58-1-б определили... А ты че, не русский, что ли?

– Это почему еще?

– Имя уж больно заковыристое.

– В честь одного бойца из Древнего Рима назвали, – кратко ответил Спартак.

– Эвона... А куда едем, сам до конца не знаю. По дороге конвоиры болтали, я послушал, но и они, кажись, не до конца в курсе... Определили нас с тобой, брат, в этап, направляющийся то ли в Беломорско-Балтийский ИТЛ, то ли в Соловецкий ИТЛ, то ли на комбинат НКВД, что на Кольском полуострове, слыхал о таком? Короче, лес валить будем. А где именно – какая разница? Главное, что не в Воркуте. Там холодно.

Колеса перестукивались на многочисленных стрелках, за окошком, расположенным в коридоре напротив зарешеченной двери камеры, мелькали какие-то фабричные районы Москвы, хотя рассмотреть что-то через грязное стекло было почти невозможно.

– А я вот слыхал, – вступил в разговор третий сосед Спартака и Федора, молодой парень с интеллигентскими усиками, – что будем мы там строительством заниматься. Какой-то комбинат горнодобывающий возводить. А может, канал восстанавливать[23]. Меня Виктором зовут. Виктор Мозговой, – добавил он, протягивая руку. – Может, вместе будем держаться? Вместе проще, честное слово, и с этими, – он скосил глаза на сторону, где резались в карты блатные, и понизил голос совсем уж до еле слышного шепота, – проблем меньше.

– Ты что, опытный сиделец? – спросил Спартак.

– Да какое там, первый раз. Меня в Москву тоже этапом доставили, из Орла. В нашей камере, – он криво усмехнулся, – еще ничего, а вот в соседней, там урок больше было, такой беспредел сразу после отправки начался, страх! И вещи, что получше, себе забирали, и пайку, а кто поодиночке пробовал возмутиться, так отмутузили, что кровью харкали...

– А что ж конвой? – спросил Спартак.

– А ничего конвой! Что ему, больше всех надо? Не убили, и слава богу. Мы для них третий сорт, изменники Родины, а урки – они ж свои, они Родину не предавали!.. Вот такая, брат, философия.

– Н-да, веселые перспективки нас ожидают, – протянул Спартак.

– Это еще что, – сказал Виктор. – А про лагеря такое рассказывают...

– А ты верь больше всему, что люди болтают, – ворчливо заметил Федор. – Сами небось в лагере-то не были, а байки травить горазды, а такие вот, как ты, панику и распускают! На фронте тебе быстро бы за паникерство всыпали по первое число, в штрафную роту – и все дела...

– Да ладно, мужики, и в лагерях люди живут, – вклинился в их спор Спартак.

– Живут, – мрачно вздохнул Федор, – только и я слышал, что верховодят там такие вот, – он мотнул головой в сторону блатных, – и тут важно, как себя человек с первого дня поведет, как на этапе себя покажет. Молва – она быстрее приказа летит. Не успеешь на место прибыть, а там про тебя уже все известно... Ладно, – он махнул рукой, – живы будем – не помрем.

Меж тем обитатели «купе» уже распределились по полкам. Какое-то время ехали молча. Каждый думал о своем, Спартак в который раз вспоминал Беату, потом его воспоминания по какой-то прихоти сознания переключились на Марселя. Наверное, обстановка навевала. Интересно, что бы непутевый сосед на его месте делал? Хотя тут и гадать нечего: Марсель сидел бы аккурат над ним, там, где с самого начала, словно по молчаливой договоренности, расположились блатные, причем он, как пить дать, был бы у них за главаря, атамана, вождя – правильное подчеркнуть. Не иначе придется вспоминать кое-какие выражения бывшего соседушки по квартире и манеру разговора...

Эшелон выбрался за пределы Москвы, стук колес в отсутствие многочисленных стрелок стал ритмичным, за окошком замелькали деревья. Что-то переменилось в вагонной атмосфере: из коридора донесся шум, лязг, приглушенная ругань, и, словно в ответ на эти звуки, на средней полке среди блатных тоже наметилось оживление, карты из их рук, как по мановению волшебной палочки, испарились.

– Чего это, а? – вслух поинтересовался Федор, оторвав Спартака от его размышлений.

– Скорее всего, кормить будут, – ответил с усмешкой Виктор. – Только особо не радуйтесь, щас узнаете, чем на этапе потчуют.

Точно услышав его слова, возле двери показался мрачный сержант-конвоир.

– Ну че, зеки, хавка пришла, – процедил он и высыпал прямо на пол через решетку ворох сухой, как осенняя листва, воблы, затем выложил горку ломтей хлеба, посыпанного сверху чем-то белым, напоминающим сахар. – Горячего приварка вам, рвань, не положено, уж не обессудьте![24] 

– Командир, а как насчет водицы? – заикнулся кто-то.

Вода в паек, по всей видимости, не входила.