Второй

Илья взял со стула укулеле, тихонько – чтобы никого не разбудить – прошелестел по струнам. Всухую, без звука, зажал несколько аккордов, горло напряглось – будто запел, но без голоса. «Может, я музыку смогу писать? Это же вроде бы ничья песня». Ночной кошмар отступил, но мысль о своём композиторстве так взбудоражила его, что уснуть уже никак не получалось.

Встал и потащился на кухню выпить воды. Это всегда помогало.

На кухне горел свет. Илья посмотрел на часы – третий час ночи.

На кухне стоял папа и аккуратно резал красную луковицу, стараясь не стучать ножом по доске.

– Папа, что ты делаешь? – спросил Илья. Может, ему это всё ещё снится?

– Лук режу, – объяснил папа. – Пока мамы нет.

А, точно. Мама в командировке.

– Лук? Зачем?

– Люблю, – признался папа. – А мама терпеть не может.

– Не может? Сама же им меня и пичкает!!

– Это она себя мучает, для здоровья. В интернете прочитала, что самое действенное средство, лучше любых лекарств. А так она не переносит запаха. С едой может, а отдельно…

– Па… А ты что, правда любишь лук? Вот так, без всего? Разве так едят?!

Папа музыкальными своими пальцами подхватил колечко лука и захрустел им.

– Очень люблю.

– Представляешь, – решил рассказать Илья, – сегодня на экскурсии кофе пил в какой-то уличной кафешке. И там парень-продавец слушал Бетховена.

– Сурка?

– Крейцерову сонату.

Илюха хотел добавить, что продавец был нерусский, но застеснялся. Папа очень щепетильно относился к национальным вопросам, скажет ещё: «Какая разница? Просто человек!»

– Слушай, ты это выдумал? Или на самом деле?

– На самом, – ответил Илья, а потом засуетился, стал искать зарядник от телефона – почему-то обязательно захотелось показать свои фотографии, провалы в пространстве.

– Интересно, – сказал папа. – Слушай… Слушай, давно хотел сказать. У меня ведь тоже это есть.

– Что?

– Ну, как у тебя. Я задумываюсь и улетаю. Сейчас уже меньше, некогда. А в юности… Мама очень обижалась, и я научился это прятать. Она спросит: «О чём ты только думаешь?» – а у меня припасён логичный ответ: «Думаю, как бы нам достать еды, например».

– А сейчас?

– И сейчас бывает. Поэтому я так и не научился водить машину: боюсь. Я, знаешь, в детстве как-то задумался на бегу. И впечатался в стену со всего маху, лбом, – он засмеялся и потрогал рукой почти незаметный шрам на лбу. – Тогда уже понял, что за руль мне нельзя.

«Интересно, а мне можно будет?» – думал про себя Илья.

– Я всё же думаю, – ответил папа, – что это не болезнь, а талант. И нужно научиться его использовать. Может, ты снимешь особенное красивое кино…

Кино. Как его снимешь, если самое главное происходит внутри головы?

– Э, оставь мой лук! – возмутился папа. Илюха только сейчас заметил, что таскает его руками из тарелки и жуёт. И этот гадкий лук удивительно вкусный, оказывается.

– Я нечаянно.

– За нечаянно бьют отчаянно, – вдруг ответил папа поговоркой из своего детства, – полтарелки слопал!

Илья вдруг заметил, что по всему столу аккуратно расставлены яблоки. Не в тарелке, а именно на столе – как фигуры в сложной игре.

– А яблоки зачем? – спросил он.

– Для красоты, – ответил папа. – Для красоты мира. Яблоки – пространствообразующий элемент.

Илюха выпил воды и пошёл спать. И только закрыл глаза – увидел эти яблоки: яблоки были расставлены по всему небу, небо ночное, но светлое. И по небу летел нарисованный папа и махал нарисованными крыльями, как на картинах Шагала.

А Илья сидел под мостом и смотрел на него. Илья был настоящий, не нарисованный. Он играл на укулеле Крейцерову сонату Бетховена.

…Проснулся за десять минут до будильника. Этому фокусу научился давно: так он получал время для совершенно законного провала куда угодно.

Но тут он не стал проваливаться. «Нужно научиться чётко отделять реальность от моих выключений, – думал он. – Или не нужно?»

На кухне распахнуто окно, Илюха поёжился. Папа, значит, проветривает кухню от лукового отчаянного запаха.

Талант или болезнь? «Это как лук, – вдруг подумал он. – Вроде гадость, а вчера было вкусно».

Главное – найти баланс между реальным и вот этим… этим… Как бы это назвать?

Оконные рамы хлопнули одна о другую, Илья поспешил закрыть окно и замер.

На пожелтевшую траву, усыпанную подгнившими городскими яблоками, ровно ложился первый снег.

Грошик

Грошик всегда любил аэропорты. Ждать самолёта – это как последний день перед каникулами: кажется, у самого крылья растут!

Но сегодня всё было не то. Даже странно.

Каждый год они куда-то летали, и всегда хотелось прыгать от счастья. В детстве он так и скакал на самом деле, потом стал прыгать только внутренне, про себя. А сейчас не хотелось. Ну, летят. Ну, самолёт. Ну, море.

Неужели я стал взрослым, усмехнулся про себя Грошик. Да нет, ерунда, рановато. Просто он волнуется из-за школы, вот и всё.

Грошик поступал в другую школу, в восьмой класс. Экзамены сдал средне и сейчас оказался в подвешенном состоянии: может, возьмут, а может, и нет. И он останется Грошиком на всю жизнь, то есть ещё на четыре года.

Хотя… Наивный дурачок он был, когда думал – в другой школе всё будет не так. Так же будет, ничего не изменится.