Макузь провёл лапой по морде, умылся снегом и потребовал Единиц за две топки - тобишь за сожжёные дрова и ещё столько же. Это не помогло, потому что рейсовый зимоход брал по полторы. Грызь цокнул, что хочет отсурковаться, а ему цокнули, что никто больше водить мышь не умеет. К удаче, возле мехсарая удалось отловить знакомого грызя, который не отказался подменить - так и упилил, хвостяра. Макузь зевнул во все резцы и пошёл в учгнездо: там как обычно, в той комнате где гнездилась зимой Фира, было немудрено отсурковаться. Не то чтобы никого не имелосёнок - напротив, в мороз в тёплой избе толклосиха полно пушей, но так как они занимались пинанием своих умов, то шума много не производили.
Фира сидела ровным счётом там же, где и последние пять лет, и шила лаповицы. Насчёт лаповиц нельзя цокнуть, что те же самые - за это время она нашила воистину пухову тучу всяких предметов, да и лаповицы различались в широком ассортименте. Белка прицокнула, услыхав Макузя.
- Макузь-пуш, кло! Что-то не слыхать тебя давно.
- Возня, Фира-пуш, - кивнул ушами тот, - Рад слышать тебя. Как песок?
- Сыпется, - хихикнула грызуниха, и ещё доцокнула слов сто, конкретизируя.
- О, что это! - показал на изделие Макузь, - Вроде как лаповица, или?
- Ну, это да, - цокнула Фира, достав пару, - Делается как перча, только без пальцев. Работать удобно, но холодно. Вот чтобы пальцы не морозить, поверх ещё карман, навроде лаповицы - рраз!
- Опушненно, - мотнул ушами белкач.
Перекинувшись таким образом тысячей цоков с белкой, он открыл дверь шкафа, так чтобы она закрывала от окна маленький сурящик в углу, и устроился там. Ящик позволял только полулежать - ну или свернуться в клубок, если получится, а сверху висела полка, набитая книгами. У окна, на том самом стуле где сам Макузь читал про тар и вообще всё то, что он читал, сидел какой-то другой грызь, и тоже читал - потому что надо где-то устроиться, впух, а где ещё если не в учгнезде, которое для того и. Чувствуя знакомый запах старой бумаги и дерева, вперемешку с фириным клохом, из которого та шила, белкач растянул улыбку до ушей и задремал под мерный лай животного за окном.
Фира собственно и растолкала его, когда на дворе уже уселась уверенная ночь; в комнатушке несло грибным супом.
- Похлебай! - показала на горшок грызуниха, - Свеженький.
- Фир, сколько йа уже супу так выжрал? - осведомился Макузь.
- Точно не цокну. Но согласно логике вещей, если суп всё ещё существует - значит выжрано не больше, чем следует.
- Убедительно, - кивнул грызь, и взялся за деревянную ложку.
На суп и прочие продукты кормления в учгнезде не заморачивались настолько, что порой обнаруживали каких-то совершенно неизвестных грызей, забежавших на запах - а если они приходились в пух, то и на это закрывали уши. Фира собиралась к дому, потому как по прежнему сидела тут только потому, что больше негде. Хотя с этим можно было и поспорить:
- Да Вышуш мне всё кло, кло, - цокала Фира, - Грит, избу в два раза расширить, окна большие вгрызячить, и будет самое в пух, чтобы в учгнездо не ходить. А йа знаешь что цокну? Привыкла йа уже в учгнездо ходить, в пушнину это! А то буду сидеть там как дура, впух.
- Это понятно, - улыбнулся Макузь, - Пусть кому надо, там и сидят.
- На хвостах! - покатилась со смеху белка, всё же уде-ржавшись хохотать в голос.
Макузь почесал грызуниху за пушным ухом, выражая довольство и благодаря за суп, собственно; та цокнула и вспушилась. Вслуху таких происшествий, а также не в последнюю очередь из-за удачного отсурковывания, грызь вышел на ночную смену бодрячком. Морозец, присутствовавший в воздухе, нисколько не смущал, а снежок только давал дополнительное освещение - даже не особо яркие фонари создавали по всему цокалищу разрежение темноты, когда сверху висел отражающий снег.
Грызь, гонявший мышь, только недавно поставил её обратно к мехсараю, так что Макузь успел к горячему котлу, добросил ещё дров и снега в загрузочное ведро, где он постепенно таял, и поехал себе, куда следовало. В тёмное время на мыши зажигались масляные светильники - не то чтобы для освещения дороги, а просто как ориентир, зелёный глазок спереди и красный сзади еле теплились. Это было в пух, потому что так они жрали очень мало масла, а искать ещё и масло грызь не особо жаждал. Мышь с негромким шипением и скрипом катилась по дорогам, а сверху валил крупными хлопьями снег... впрочем он как правило валил именно сверху, если не цокнуть что всегда. Разгоняться тут не приходилось, тащись себе в пару шагов скорости, а то при такой слышимости чревато. Нечревато, по крайней мере, что опять поймают - уж ночью вряд ли, не белкино время.