Второй долг

— Прошлой ночью... — Я замялся, прокручивая в уме слова, что грозили сорваться с языка: «Я предоставил тебе больше правды в одном сообщении, чем когда-либо предоставлял кому-то». Кого я пытался обмануть? Ей было абсолютно наплевать. Ее не должно было это волновать.

«Веди себя как мужик, идиот, и забудь о связи, что ты полагал, существует между вами».

Нила резко развернулась; на ее щеках пытал огненный гнев.

— Прошлая ночь! Ты еще смеешь говорить мне о прошлой ночи? Когда я провела весь вечер, оплакивая членов семьи, которые подчинялись таким, как ты?

Слабость, которая царила внутри меня, как по волшебству превратилась в гнев. Я устремился вперед, нависая над ней.

— Я тебе говорил, чтобы ты не ходила туда, мисс Уивер. Что бы ты не чувствовала в данный момент, это только твоя вина, но никак не моя. — Двигаясь быстро, я схватил ее безжалостной хваткой за локоть и дернул к себе со скамейки, на которой она сидела. — Довольно. С меня хватит этих воспоминаний, частью которых я не являюсь. — Встряхивая ее, я потащил ее от бесконечного количества материала по направлению к выходу.

Мои пальцы покалывали от моего прикосновения к ней. Мои легкие с жадностью втягивали ни на что не похожий запах хлопка, мела и Нилы. Если бы я не был чертовски зол, то ее запах бы очаровал меня. Это представляло собой крошечный оазис удовольствия в отличие от всего остального, с чем мне приходилось взаимодействовать.

— Пошел к черту от меня, придурок! — она начала извиваться в моей хватке.

— Нет, я не отпущу, пока ты не научишься, как правильно себя вести.

— А как насчет того, чтобы научить тебя как себя вести, ты-бессердечный-свихнувшийся-мудак!

Я замер.

— Аккуратнее, мисс Уивер.

Она ткнула меня в грудь пальцем, маниакальный смех сорвался с ее восхитительных губ.

— Боже, ты… Я не знаю, кто ты на самом деле. Мне кажется твое глупое правило, запрещающее называть тебя сумасшедшим или ненормальным, исходит из того, что это не только оскорбительное замечание в твой адрес, но и просто потому, что это правда. Ты сумасшедший, Джетро Хоук. И ты можешь меня ударить за такие слова, но пришло время, чтобы кто-то сказал тебе очевидное. — Ее голос сменился тихим бормотанием: — Ты придурок. Абсолютно чокнутый.

Я никогда еще не воспринимал огневую ярость слов настолько болезненно.

Схватив ее за бриллиантовый воротник, я оттеснил ее назад, пока ее спина не прижалась к стене. Опустив голову, чтобы мой рот на мгновение задержался у ее, я прошептал:

— А ты Уивер, которая позволила чокнутому Хоук побывать между своих ног. Ты та, кого нужно проклинать, но никак не меня. У меня есть оправдание за то, кем я являюсь. А у тебя? У тебя нет оправдания тому, что ты всегда становишься влажной рядом со мной, — как ты там меня назвала, — сумасшедшим Хоук.

Ее губы искривились в злой усмешке. Я напрягся, ожидая ее огненного гнева.

Наши глаза встретились, излучая ярость.

Затем что-то произошло.

Что-то щелкнуло.

Гнев сменился желанием.

Желание стало сумасшествием.

Я не мог устоять перед безумной силой влечения.

— Пошло все на хрен.

Я поцеловал ее

Она вскрикнула, когда мои губы приникли к ее. Без какого-либо сопротивления, я вжался всем своим телом в извивающееся тело Нилы, неумолимо прижимая ее к стене. Моя нога протиснулась между ее сжатых ног, раздвигая их широко в стороны, прижимаясь бедром к ее клитору.

Ее рот на мгновение оставался безучастным к моему агрессивному натиску, пока ее бедра невольно толкались у моей ноги. Мой живот сжался, и все, что я пытался спрятать, утаить ранее, вырвалось наружу неконтролируемым потоком.

Жар.

Влажность.

Твердость.

Боль настолько жестко отдавалась у меня в груди, что слезы практически выступали на моих глазах.

Затем боль.

Я отпрянул назад, когда острые зубы Нилы вонзились в мою нижнюю губу. Я прошелся языком по нежной израненной плоти. Она прокусила кожу.

Кровь.

Металлический привкус.

Жизнь.

Ее грудь приподнималась и опадала; ее глаза источали дикость и посылали предупреждения, которые сбивали с толку и противоречили друг другу. Она чувствовала все то же, что и я. Но она испытывала ненависть по отношению ко мне за это.

Слишком плохо. Мне было необходимо больше.

Я схватил ее, впечатался в ее тело и завладел ее ртом. Предлагая ей свою кровь, принуждая ее наслаждаться моей раной и приглашая ее разделить мою глубокую боль.

Она неистово извивалась и боролась, но под всепоглощающей яростью скрывалось все тоже обезображенное желание, которое превращало нас из врагов в нечто большее.

— Прекрати...— простонала она мне в рот, перед тем, когда мой язык закружился в всепоглощающем танце страсти, скрадывая ее гневные ругательства. В ее руках, чувствуя только жар и страсть, я мог притвориться, что жизнь была намного проще. Не было ни долгов, ни ссор, ни гребаных семей, ни ненависти, что испепеляла нас, сводя с ума от вожделения.

«Только мы.

Только это».