Второй дом от угла… Страницы жизни семьи, республики, страны

Пункт пропуска я миновал, предъявив партийный билет с отметкой об уплате членских взносов. В фойе – книжный киоск, где новинки из так называемой книжной экспедиции. Я иду по чистому, словно вылизанному, коридору. Новый светлый паркет, светло-розовая дорожка – такие только здесь и в Кремле. Маленькие тонконогие столики с сифонами газированной воды. На светлом дереве дверей – стандартные таблички под стеклом: напечатанные крупным типографским шрифтом фамилии с инициалами, без указания должностей. Стены одеты в обои серых тонов. Вхожу в приемную, уютная, небольшая, секретарша среднего возраста, на столике цветы. Представляюсь и прошу доложить о своем приходе. Никаких бюрократических препятствий. После доклада загорелась красная лампочка внутренней связи, шли переговоры с Виктором Иваненко, куратором республики, уточнялись обстоятельства прибытия главы столичной партийной организации: каким образом я оказался в приемной? Что мне надо? Затем приглашают войти. Вхожу, длинный стол для заседаний в стороне от письменного стола, слева от руководителя отдела – квадратный столик для телефонов, застекленные книжные полки, в глубине дверь в комнату отдыха. Мебель стандартная, сделанная по заказу в конце 60-х годов, она появилась, когда вывезли мрачную мебель сталинского времени. За столом сухощавый пожилой мужчина в добротном, но без претензий на моду костюме, вежливо приглашает присесть. Ни тени недоумения или раздражения. Повествую о реальной жизни людей на периферии, о катастрофическом недоверии к партии, о постоянных взаимоисключающих указаниях, относительно шестой статьи Конституции СССР. Моему собеседнику было известно куда больше, чем мне, но что-либо изменить было не в его полномочиях. В приемной меня с нетерпением ждал всесильный куратор. Упреки его я предупредил, и он был обескуражен ситуацией, не укладывающейся в прокрустово ложе партийных норм…

Первые годы независимости сопровождались банкротством предприятий, их ликвидацией и разорением из-за чрезмерного рвения правительства республики, реализующего программу ПЕСАК, навязанную нам Всемирным банком, все начало ломаться. По словам специалистов, работавших в то время, в программу ПЕСАК некоторые предприятия загоняли насильно, и они были уничтожены. Руководители заводов-фабрик просили правительство Апаса Джумагулова: «дайте нам самим реализовать программу ПЕСАК», но к их словам не прислушалась ни тогдашняя кыргызская власть, ни международные организации.

Руководитель научно-исследовательского центра «Электротехника», доктор технических наук Карыпбек Алымкулов так вспоминает то время:

«В 1993 году собрались все руководители машиностроительных заводов Кыргызстана и пришли ко мне. Они все болели, переживали за свои предприятия и предложили: “Карыпбек, будь нашим бригадиром. А мы будем консультантами, сами освоим программу. Мы будем предоставлять ПЕСАК свои советы, как выходить из положения”. Я их слова передал координатору той программы в правительство, стоящие выше него по должности сказали: “Нам не нужны местные консультанты. Мы возьмем заграничных”».

Так бесславно прекратили существование организации машиностроительного профиля, легкой, перерабатывающей промышленности, созданные умом и трудом талантливых ученых и инженеров-практиков за пятьдесят трудных лет».

Акаевская администрация в экономику страны вмонтировала Гарвардскую модель либеральной экономики Фридмана, где государственное управление экономикой упраздняется и переходит в состояние саморегулирования рынком. Надеюсь, в республике помнят переход к рынку по этой модели. Население лишили сбережений, полностью обнулили, шла массовая раздача за бесценок промышленного потенциала страны. На предприятиях, в сельском хозяйстве, врачам, учителям не платили зарплату, не платили зарплату военнослужащим, практически прекратилась выплата пенсий… Правда, тут может возникнуть вопрос: как же так вышло, что люди, выросшие на добре, вдруг в 1990-е начали творить невообразимые вещи? Ответ прост. Таких людей было подавляющее меньшинство. Большая часть моих соотечественников оставались нормальными людьми. В чем-то наивными, но, во всяком случае, продолжавшими честно работать в школах, больницах, милиции.