Второй год новой эры

Ну вот, жизнь мою теперь точно не назовешь монотонной. Уже второй раз я участвую в охоте. Правда, в качестве наблюдателя, но это ничего не меняет. Да, черт побери, вынуждена признать, что я даже стала находить в этом какой-то кураж. Поначалу было несколько странно и непривычно ощущать этакое раздвоение личности – одна половина меня с ужасом наблюдает за избиением несчастных, ни в чем не повинных животных, а другая – ликует и наслаждается. Вокруг меня атмосфера азарта и опасности, я слышу резкие крики загонщиков, хрипы раненых бизонов, обоняю запах крови – такой сладковатый и возбуждающий, от которого во мне поднимается что-то такое темное, древнее, от чего мне хочется кричать и прыгать в пароксизме первобытного восторга и чувства сопричастности к происходящему… У меня даже учащается пульс, и кажется, будто я выпила хорошего старого вина – о, это упоение охотой, ни с чем не сравнимое! Ты ли это, Люси дАркур? В такие минуты, как сейчас, я начинаю думать, что мне несказанно повезло. Что я поймала за хвост редкую удачу, предоставившую мне возможность испытать то, что никогда, никогда не могла бы я испытать в том, нашем, пресном и скучном мире. В такие минуты тот мир представлялся мне аквариумом, в котором меланхолично плавают сонные рыбы, занятые своей неспешной мелкой суетой, не подозревающие, что можно жить вот так – дыша полной грудью, пропуская через себя мощный пульс жизни и каждую секунду осознавая величие Божьего замысла… Есть ли что-нибудь прекрасней этого? Что бы я ответила, если бы мне предложили вернуться в двадцать первый век? «НИКОГДА, лучше умереть…»

Теперь я уже вполне отчетливо стала понимать, что очень долгое время была не в ладу с собой, и что только теперь моя личность начала возвращаться к гармоничной изначальности. Я словно встретила ту маленькую девочку, которой была когда-то – открытую, верящую во все хорошее и доверяющую миру – и полюбила ее. И когда я ее полюбила, то моя любовь чудесным образом охватила все вокруг и преобразила действительность. Ее отражали ночные звезды, искрящийся снег, стены нашего дома и глаза людей, которые составляли одну со мной семью – людей, к которым я относилась прежде с предубеждением и откровенной неприязнью. И вместо холода и отстранения, которые раньше я обычно чувствовала к людям, в моей груди теперь жило что-то теплое и светлое. И мой маленький Друг, что когда-то спас меня от убийственного одиночества, грелся у моего сердца и сладко мурлыкал, словно верный хранитель моей перерожденной души…

Я очень надеялась, что моя медицинская помощь окажется невостребованной, как и в прошлый раз. Я стояла рядом с Петровичем, среди стрелков. Это были в основном наши французские дети. Украдкой я наблюдала за ними. Да, они тоже сильно изменились с тех пор, как впервые ступили на эту девственную землю. Что примечательно – я уже не воспринимала их как детей, называя их этим словом чисто условно. Это были уже вполне зрелые граждане Племени Огня – возмужавшие, повзрослевшие, закаленные в суровых условиях. Все они тянулись к русским вождям, принимая их за эталон, к которому следует стремиться. И это было правильным побуждением. Отношения между ними также вышли на какой-то другой уровень. Теперь они проявляли больше коммуникабельности и взаимосвязанности. Молодежь… Она всегда хочет романтики. Она выходит на баррикады, с огоньком и задором участвует в митингах протеста, порой выливающихся в разнузданные погромы… История Франция помнит много подобных фактов. Но чаще всего мнимый героизм оборачивается обычным хулиганством, и а романтика угасает в сердцах, оставляя у некоторых, особо эмоциональных, лишь слабый отблеск…

Как хорошо, что все они такие молодые, что разум их не закоснел в навязанных догмах! Это возраст, когда легко приспособиться к любым условиям. Думаю, что, попади я сюда лет в семнадцать – мне не пришлось бы переживать такую тяжкую ломку…

Такие мысли проносились в моей голове в то время, когда вокруг происходило кровавое и весьма динамичное действо, следить за которым я не забывала – наоборот, мои умозаключения проходили его фоном. Вокруг меня раздавались выстрелы – возбужденные стрелки при каждом попадании удовлетворенно кивали или шептали: «Есть!» Их лица разрумянились, ноздри трепетали от охотничьего азарта. Вот он – древний инстинкт выживания, заглушенный цивилизацией, и лишь иногда принимающий в нашем мире извращенные формы. Извращенные потому, что в двадцать первом веке, в прогрессивных странах, где нет и не может быть голода, животных убивают только ради развлечения! И порой платят за эту забаву деньги.

Но здесь это – необходимость, связанная с риском для жизни. и я ловлю себя на том, что губы мои шепчут молитву о том, чтобы с охотниками – теми, что орудуют своими копьями – ничего не случилось. Да-да – я переживаю как за своего молодого бойфренда, так и за совершенно мне незнакомых мужчин из клана Северных Оленей, ведь они тоже героически сражаются с обезумевшими животными, проявляя чудеса ловкости и отваги.