Второй медовый месяц

В нынешнем положении дел особенно смущало то, что его жизнь сейчас была налажена как никогда хорошо. Он по-прежнему получал пособие, близкое к минимальному, так как постановка «Привидений» не относилась к масштабным, однако удостоился отличных рецензий, ему предложили услуги два неплохих агента, а благодаря Эди и ее семье ему уже не приходилось жить впроголодь. Даже студенческие долги, в которые он влез, чтобы закончить театральную школу, постепенно переставали казаться неизбежными и нежелательными спутниками ближайших двадцати лет. Однако он с тревогой думал о том, что будет дальше, уверенный, что может быть только хуже, чем сейчас, и с отчаянием понимал, что не наделен способностью ценить блага, даже когда они ему достаются. Во время жизни в Килбурне таких волнений он не знал. Может, жить в Килбурне, в том злополучном доме, было настолько плохо, что осознание того, что хуже быть уже не может, служило утешением. А теперь он вспоминал Килбурн, понимал, что вновь скатиться в ту же трясину будет очень просто, и эти перспективы, к его собственному стыду, заставляли его цепляться за край раковины в ванной Эди, как в то утро, и паниковать при виде собственного перекошенного от страха лица в зеркале над ней. Ласло не мог и не решался вообразить, что подумал про него Мэтью. Тот посмотрел на Ласло так, как в его школе старшие мальчишки смотрели, к примеру, на мелюзгу, когда та расшибалась, играя в регби. Очевидно, Мэтью принадлежал к числу тех парней, которые умеют справляться со своими внутренними демонами.

Ласло не сомневался, что сумел сыграть Освальда только потому, что понятия не имел, как справится со своими. А может, он просто слишком хорошо понимал: если он не может быть актером, то значит, больше не годится ни на что. Фредди Касс как-то сказал ему: актерство — не то, чем хочется, а то, чем приходится заниматься. Услышав это, Ласло испытал прилив радости, облегчения и благодарности, словно ему выдали санкцию на удовлетворение потребностей, но это не избавило его от ощущения собственного аутсайдерства. Он по-прежнему чувствовал себя человеком, способным поладить с окружающими, только если он будет выдавать себя за кого-то другого.

Вот почему его так ошеломил поцелуй Розы. Поначалу он просто решил, что она дразнится, что этот поцелуй — еще одна проказа, вроде той, которая заставила ее улечься вето постель и уснуть. Но если раньше она беспечно флиртовала с ним, то после поцелуя стала совсем другой. На ее лице промелькнуло странное выражение, она словно боялась, что он начнет насмехаться над ней. Казалось, она даже сожалеет о своей выходке.

— Роза в своем репертуаре…

— Что?

Она отвернулась и отвела волосы со лба.

Потом пробормотала:

— Вечно лезу туда, где меня не ждут…

Он был слишком растерян, чтобы возразить: «Неправда, ждут». С другой стороны, разве были бы его слова искренними в ту минуту? А сейчас? Как он вообще отнесся к ее поцелую? Что ощутил, когда обнаружил ее спящей в его постели? Невероятно, на протяжении скольких прогулок занимали его эти мысли. Невероятно, сколько миль он прошагал, задаваясь вопросом, способна ли стать его спутницей эта девушка, которую он поначалу счел избалованной, легкомысленной и неспособной ценить поддержку семьи.

В тот день он только покачал головой, глядя на Розу. Подразумевалось, что ее поцелуй — вовсе не попытка влезть куда ее не ждут. Она приложила ладонь к своим губам, убрала и сказала с нерешительной улыбкой:

— Пойду я, пожалуй, займусь бельевым кризисом.

Он кивнул, не сдвинувшись со своего места у стены. Дойдя до двери, она остановилась. Он ждал, что она обернется, чтобы хоть улыбнуться ей, но напрасно. Она вышла из комнаты, сбежала по лестнице, и Ласло услышал, как Эди спрашивает: «Роза, неужели это белье на полу — твое?» Он думал, что Роза раскричится в ответ, но она промолчала. Наверное, просто собрала простыни и молча унесла их вниз. Или перешагнула через них и заперлась у себя в комнате, А потом долго смотрела на себя в зеркало и гадала, захочется ли кому-нибудь вообще отвечать на ее поцелуи. Ласло закрыл глаза и сполз по стене. Ноль баллов, заключил он. Ноль баллов самому себе.

* * *

— Взгляните-ка на ежедневник, — предложила Мейв.

Рассел поднял голову. Мейв стояла в дверях его кабинета с большой записной книгой в тканевом переплете, которой предпочитала пользоваться, невзирая на более современные альтернативы.

— Вы же сами его ведете, — дружелюбно напомнил Рассел. — Я плачу вам в том числе и за это.

— На этой неделе, — заявила Мейв так, словно отчитывала юного подопечного за перерасход по кредитке, — у вас все вечера заняты.

— Да.

— И на прошлой неделе — тоже. И четыре вечера подряд уже расписаны на следующей неделе.

— Да, как и у Эди.

Мейв хлопнула ладонью по ежедневнику.

— Шесть месяцев назад вы на эти приглашения даже глядеть не хотели.

— Вполне возможно.

— Тогда почему бы вам не выбрать что-нибудь полезное — к примеру, лекцию? Почему бы не расширить кругозор?

Рассел потянулся через стол к телефону.