Второй пол

Очевидно, что «характер» женщины, то есть ее убеждения, ценности, мудрость, нравственность, вкусы и поведение, объясняется ее положением. Поскольку трансценденция ей недоступна, она, как правило, не способна на великое, то есть на героизм, бунт, бескорыстие, полет фантазии, творчество, – но ведь и не всем поголовно мужчинам это дано. Многие мужчины, так же как женщины, живут в некоем промежуточном пространстве, в сфере несущественного. Рабочие вырываются из этого пространства благодаря политической борьбе, в которой выражена их воля к революционным преобразованиям. Те же мужчины, которые принадлежат к среднему классу, замкнуты в нем. Служащие, торговцы, бюрократы, так же как женщины, обречены на однообразные повседневные занятия, отгорожены от мира избитыми истинами, они живут в страхе перед общественным мнением и стремятся лишь к более или менее утонченному комфорту. Никаким превосходством перед женщинами их круга они не обладают. Что касается женщин, то они в стирке, стряпне, заботах о доме, воспитании детей проявляют больше инициативы и независимости, чем мужчины, слепо повинующиеся общепринятым правилам. Мужчина среднего класса всецело зависит от воли начальства, он обязан прилично одеваться и постоянно демонстрировать свою принадлежность к данному социальному слою. Женщина же может слоняться по квартире в пеньюаре, петь и смеяться с соседками, она действует по своему усмотрению, в своих мелких делах не боится риска, применяет эффективные средства для достижения своих целей. Видимость и условности играют в ее жизни меньшую роль, чем в жизни ее мужа. Бюрократический мир, который – как, впрочем, и многое другое – описал Кафка, мир церемоний, абсурдных жестов и бесцельных поступков, почти безраздельно принадлежит мужчинам, женщина же значительно теснее связана с реальной действительностью. Мужчина, имеющий дело с цифрами или превращающий товар в звонкую монету, живет в отвлеченном, абстрактном мире. В то же время сытый младенец в колыбели, белоснежное белье, жаркое – все это значительно более осязаемые блага. При этом, занимаясь такими конкретными делами, женщина ощущает их случайность, а следовательно, и случайность своих собственных забот. Поэтому нередко они не поглощают ее полностью, она ничем не связана. В делах, предпринимаемых мужчиной, есть как желание изменить мир, так и стремление убежать от действительности; мужчина придает огромное значение своей работе и своей личности, нередко напускает на себя внушительный и серьезный вид. Женщина же, подвергая сомнению мужскую логику и мораль, никогда не попадает в подобные ловушки. Именно это так нравилось в ней Стендалю. Она не настолько горда, чтобы закрывать глаза на двойственность своего положения или скрываться за маской собственного достоинства, она более откровенно высказывает свои неупорядоченные мысли, проявляет непосредственные чувства и реакции. Вот почему разговаривать с ней значительно интереснее, чем с ее мужем, если только она говорит от собственного имени, а не как законная половина сеньора. Он надоедливо повторяет избитые истины, то есть то, что вычитал в своей газете или в специальных трудах, она же делится хотя и ограниченным, но конкретным опытом. Пресловутая «женская чувствительность» представляет собой отчасти выдумку, а отчасти притворство. Однако бесспорно и то, что женщина более внимательно, чем мужчина, приглядывается к самой себе и к миру. Ее сексуальная жизнь связывает ее с суровым мужским миром, и в качестве компенсации в ней развивается любовь к «красивым вещам», которая может привести как к претенциозности, так и к изысканности. Поскольку ее жизненное пространство ограниченно, предметы, которые попадают ей в руки, кажутся ей драгоценными. Для нее они существуют сами по себе, вне связи с какими-либо понятиями или планами, и поэтому она замечает их красоту. Ее стремление к переменам выражается в любви к праздникам; она бескорыстно восторгается букетом цветов, пирожным, красиво накрытым столом, ей нравится превращать пустоту своего досуга в щедрый дар; она любит смех, песни, украшения, безделушки и готова принять все живое вокруг себя – уличное представление, небесное зрелище; приглашение в гости, выход в свет открывают перед ней новые горизонты; мужчина часто отказывается участвовать в этих удовольствиях; когда он входит в дом, веселые голоса умолкают, женщины, живущие в доме, напускают на себя тот пристойный, скучающий вид, какого он от них ждет. Из глубин одиночества и оставленности женщина извлекает особый смысл своей жизни: прошлое, смерть, течение времени являются для нее более личным опытом, чем для мужчины; ей интересны движения своего сердца, своей плоти, своего ума, потому что она знает – это единственное, что она имеет на земле; кроме того, в своей пассивности она переживает окружающую ее реальность более страстно, более возвышенно, чем индивид, поглощенный своим честолюбивым замыслом или ремеслом; у нее есть время и желание отдаваться своим эмоциям, изучать свои ощущения и извлекать из них смысл. Когда ее воображение не плутает в пустых грезах, оно становится симпатией: она пытается понять другого в его единичности и воссоздать его в себе; она способна по-настоящему отождествить себя с мужем, с любовником: его проекты и заботы становятся ее заботами до такой степени, в какой ему с ней не сравниться. Ее тревожное внимание привлечено ко всему миру; он кажется ей загадкой, на которую каждое существо, каждый предмет может стать ответом; она жадно вопрошает. Когда она стареет, ее разочарованное ожидание превращается в иронию и цинизм, часто весьма остроумные; она отвергает мужские мистификации, она видит случайную, абсурдную, бессмысленную изнанку величественного здания, возведенного мужчинами. Зависимость не позволяет оставаться бесстрастной, но иногда ей удается почерпнуть в навязанной ей преданности истинное великодушие; она забывает о себе ради мужа, возлюбленного, ребенка, перестает думать о себе, она вся – подношение, дар. Плохо приспособленная к обществу мужчин, она нередко вынуждена сама придумывать правила поведения; ей не вполне достаточно готовых рецептов и штампов; если она наделена доброй волей, в ней живет беспокойство, куда более близкое к подлинности, чем самоуверенность ее важного супруга.