Второй пол

Моя нежная дочь, дочь Моя, возлюбленная Моя, Мой храм. Дочь Моя, Моя возлюбленная, люби Меня, ибо Я люблю тебя, сильно, так сильно, как ты не можешь любить Меня. Вся твоя жизнь: то, что ты ешь, то, что ты пьешь, как ты спишь, – все нравится Мне. При твоем посредстве Я совершу великие дела в глазах народов; благодаря тебе Я буду познан, благодаря тебе Мое имя восславит множество народов. Дочь Моя, супруга Моя кроткая, Я очень люблю тебя.

Или в другом месте:

Дочь Моя, к которой во Мне столько нежности, сколько не может быть у тебя ко Мне, Моя отрада, сердце всемогущего Бога лежит теперь на твоем сердце… Всемогущий Бог вложил в тебя много любви, больше, чем в любую другую женщину этого города, он сделал тебя своей отрадой.

И еще:

Я так люблю тебя, что не замечаю больше твоих слабостей, Мои глаза больше не смотрят на них. Я вложил в тебя бесценное сокровище.

Избранница не может не отвечать страстной любовью на столь пылкие откровения, нисходящие с такой высоты. Она пытается соединиться с возлюбленным, прибегая к приему, привычному для влюбленной женщины: к самоотречению. «У меня есть только одно дело: любить, забыть себя, отречься от себя», – пишет Мария Алакок. Экстаз выражает телесно это отречение от собственного «я»: она ничего не видит, не чувствует, забывает о своем теле, отвергает его. Сила самоотдачи, глубочайшая пассивность указывают на ослепительное и суверенное Присутствие. Квиетизм г-жи Гюйон возводил подобную пассивность в систему: бо́льшую часть времени она проводила в состоянии, напоминавшем каталепсию, жила как во сне.

Большинство исступленно верующих женщин не удовлетворяются лишь пассивным посвящением себя Богу. Они стремятся к активному самоуничижению и достигают этого умерщвлением плоти. Конечно, аскетизм практиковался также монахами и верующими мужчинами. Но ожесточение, с которым женщина издевается над своей плотью, не сравнимо ни с чем. Мы уже видели, как неоднозначно женщина относится к своему телу, она ведет его к славе, подвергая унижениям и страданиям. Предназначенная для любовника в качестве вещи, удовлетворяющей его потребности в удовольствии, она превращает себя в храм, в идола; раздираемая болью при родах, она дает жизнь героям. Религиозная подвижница истязает свою плоть для того, чтобы иметь право притязать на нее; низводя ее до мерзости, она обращает ее в орудие своего спасения. Только этим можно объяснить странные эксцессы, которым предавались некоторые святые. Святая Анджела из Фолиньо рассказывает, с каким наслаждением она пила воду, в которой только что омывала руки и ноги прокаженным:

Эта вода наполнила нас такой нежностью, что весь обратный путь мы были преисполнены радостью. Никогда я не пила с таким наслаждением. У меня в горле застрял кусок чешуйчатой кожи, оторвавшейся от язвы прокаженного. Вместо того чтобы выплюнуть его, я с большим усилием его проглотила. Мне казалось, что я вышла от причастия. Я никогда не сумею выразить охватившую меня радость.

Известно, что Мария Алакок вылизывала рвоту больной; в автобиографии она описывает, какое счастье она ощутила, наполнив рот экскрементами человека, страдавшего поносом. Иисус вознаградил ее, продержав в течение трех часов ее губы прижатыми к своему сердцу. Набожность принимает плотскую окраску особенно в странах, народам которых свойственна пылкая чувственность, таких как Италия и Испания. В одной деревне в Абруццо женщины до сих пор в кровь царапают языки, облизывая камни на дороге, ведущей к кресту. Поступая таким образом, они лишь подражают Спасителю, который защитил людскую плоть, унизив свою собственную. Женщины воспринимают это великое таинство значительно конкретнее, чем мужчины.