Это находит выражение как в сексуальном, так и в духовном плане; «женственная» женщина, будучи пассивной добычей, пытается заставить мужчину подчиниться своим плотским желаниям, сделать его такой же пассивной добычей собственной плоти; она прилагает всевозможные усилия, дабы увлечь его, поймать в ловушку, разжечь его страсть и заставить подчиниться этой страсти, сама оставаясь при этом покорной, послушной вещью; совсем иначе ведет себя «эмансипированная» женщина, ей хочется активности, деятельности, хочется проявить предприимчивость, инициативность, она отвергает пассивность, навязываемую ей мужчиной. Например, Элиза и ей подобные не признают ценности мужской деятельности; они ставят плоть выше духа, случайность – выше свободы, а свою будничную мудрость – выше творческого дерзания. Тогда как «современная» женщина принимает, воспринимает «мужские» ценности; и это находит у нее выражение в стремлении мыслить, действовать, работать, творить совсем так же, как мужчина; вместо того чтобы принизить, умалить достоинства мужчины, она утверждает себя, настаивает на своем равенстве с ним.
И требования равенства в их конкретном выражении вполне легитимны; порицания заслуживает в таком случае вызывающее поведение мужчин. В их оправдание можно лишь сказать, что женщины сами нередко путают карты. Мейбл Додж стремится покорить Лоуренса чарами присущей ей женственности, женскими достоинствами, с тем чтобы затем духовно властвовать над ним; своим успехом у мужчин многие женщины пытаются доказать, что они стоят мужчин, и с этой же целью с помощью секса они добиваются мужской поддержки; они как бы играют на двух досках, требуя одновременно и поклонения себе, как в былые, древние времена, и нового отношения, простого человеческого уважения, делая ставку и на собственные чары, давнее испытанное средство, и на едва завоеванные права; понятно, что это приводит мужчину в раздражение и он занимает оборонительную позицию; однако мужчина тоже проявляет двоедушие, когда, требуя от женщины лояльного, честного поведения, игры по правилам, сам своим недоверием, враждебностью отнимает у нее необходимые козыри. Похоже, что борьба между мужчиной и женщиной и не может быть ясно очерченной в силу того, что неясна, непрозрачна сама сущность женщины. Она противостоит мужчине не как субъект, а как объект, парадоксальным образом наделенный субъектностью; она принимает себя одновременно и как
Распря между мужчиной и женщиной будет продолжаться до тех пор, пока они не признают взаимного равенства, то есть до тех пор, пока женственность будет увековечивать себя в качестве неизменной сущности, – кто более, мужчина или женщина, заинтересован в поддержании этой ситуации? Женщина, сбрасывая с себя оковы, хочет тем не менее сохранить свои прерогативы; а мужчина, в свою очередь, предпочел бы сберечь свои привилегии и потребовать от женщины, чтобы та согласилась с определенными ограничениями. Монтень прав, говоря: «Гораздо легче обвинить один пол, нежели извинить другой». Хулить или одобрять, подвергать порицанию или раздавать похвальные листы – тщетно. Ведь на самом деле очень трудно разорвать этот порочный круг, каждый пол одновременно – и жертва другого пола, и собственная; между двумя противниками, соревнующимися в своей устремленности к чистой, абсолютной свободе, легко можно было бы установить согласие: нужно только, чтобы война не приносила пользы ни одной из сторон; однако в том-то и сложность, что каждый из воюющих лагерей не только враг, но и сообщник, пособник своего противника; женщина готова сдаться, мужчина готов уступить; подобная позиция внушает сомнения и не оправдывает себя: каждый зол на другого, каждый обвиняет другого в несчастьях, случившихся будто исключительно по причине уступок, из-за искушения пойти навстречу, проявить обходительность, способность к пониманию; мужчина и женщина более всего ненавидят друг в друге свой собственный провал, поражение своих недобрых намерений, неудавшуюся низость.