Второй пол

Однако те же обстоятельства, которые заставляют женщину обратиться к творчеству, создают нередко непреодолимые для нее препятствия. Когда она занимается живописью или литературой лишь для того, чтобы убить время, окружающие смотрят на это как на «дамские занятия», подобные рукоделию, то есть как на что-то малоценное, отнимающее не много времени и старания. Нередко женщина берется за кисть или перо в период климакса, стремясь разнообразить свое тусклое существование. Но время уже ушло, и она из-за пробелов в образовании навсегда остается лишь любительницей. Но даже если она приступает к подобным занятиям в молодости, она редко относится к искусству как к серьезной работе. Живя в праздности, она никогда в жизни не испытывала необходимости подчиняться суровой дисциплине и поэтому не способна к упорному, длительному труду. Она не может заставить себя прочно овладеть техническими приемами; уединенная работа, результаты которой приходится уничтожать, никому не показав, для того чтобы все начать сначала, многократные поиски вызывают в ней отвращение. И поскольку еще в детстве, обучая искусству нравиться, ее научили лукавить, она надеется добиться успеха с помощью каких-нибудь уловок. В этом признается Мария Башкирцева: «Да, работа не поглощает меня, сегодня я следила за собой: я делаю вид…» Женщина любит не работать, а играть в работу. Из-за своей веры в магические свойства пассивности она принимает заклинания за действия, символические жесты – за продуктивную деятельность. Она подделывается под слушателей школы изобразительных искусств, вооружается кистями, устраивается за мольбертом, но взгляд ее при этом блуждает от чистого холста к зеркалу, а ведь букет или ваза с яблоками не возникнет на холсте сама по себе. Сидя за письменным столом и перебирая в уме обрывки историй, женщина легко оправдывает эти занятия в собственных глазах, воображая себя писательницей. Но ведь когда-то нужно заполнить строчками белый лист, причем такими, которые имели бы смысл для других людей. Вот тогда и открывается обман. Чтобы нравиться, достаточно создать видимость, но произведение искусства – это не видимость, это солидный предмет, и, чтобы его создать, нужно владеть ремеслом. Колетт стала большой писательницей не только благодаря таланту и темпераменту; писательским трудом она нередко зарабатывала себе на жизнь и поэтому, как всякий хороший ремесленник, требовала от себя тщательности. Создавая свои книги, начиная от «Клодины» и кончая «Рождением дня», она превращалась из любительницы в профессионала; пройденный ею путь ярко показывает, насколько благотворно влияние серьезного обучения. Однако большинство женщин не понимают, какие проблемы ставит перед ними желание творить, именно этим в основном объясняется их лень. Они никогда не задумываются о своей способности развиваться, им кажется, что их даровитость есть навеки данная им благодать, им не приходит в голову, что за нее еще следует заплатить. Соблазняя, они умеют лишь демонстрировать себя. При этом их обаяние либо действует, либо нет, успех или неудача нисколько не зависят от их воли. Они полагают, что таким же образом можно выразить себя и в рассказе, поэтому они больше доверяют своей непосредственности, чем вдумчивому труду. Писать или улыбаться – для них все едино; и в том и в другом случае они пробуют свои силы, не зная, увенчаются ли их попытки успехом. Уверенные в себе женщины рассчитывают, что книга или картина получится удачной без всяких усилий с их стороны, робкие – теряются от малейшей критики. Женщины не понимают, что ошибка может способствовать успеху, и считают ее такой же непоправимой катастрофой, как и пробелы в образовании. Именно поэтому они нередко отличаются обидчивостью, которая им сильно вредит. Видя свои ошибки, они, вместо того чтобы извлекать из них уроки, раздражаются и впадают в уныние. К сожалению, непосредственность не так просто поддается выражению, как кажется. Парадокс банальности – это объясняет Полан в «Тарбских цветах» – заключается в том, что ее легко спутать с непосредственным выражением субъективного впечатления. Поэтому, когда женщина, не учитывая восприятия других людей, описывает возникающие в ее воображении образы, которые кажутся ей абсолютно неповторимыми, она на деле воспроизводит обыкновенный штамп. Если ей об этом говорят, она удивляется, сердится, отказывается от писательской деятельности. Она не может постичь того, что ее необычная манера выражаться может показаться избитой читателю, воспринимающему написанное через призму собственного опыта. Конечно, умение обнаружить в себе и облечь в слова яркие впечатления – это драгоценный дар. Читая Колетт, мы восхищаемся непосредственностью, которой не встретишь ни у одного писателя-мужчины. Но это хорошо продуманная непосредственность, если можно так выразиться, несмотря на кажущуюся противоречивость этих слов: писательница сознательно отбирает впечатления, отбрасывая некоторые из них. Что же касается женщин, имеющих склонность к бумагомаранию, то для них язык – это не способ межличностного общения, не обращение к другому человеку, а непосредственная демонстрация собственных чувств. Им кажется, что, отбирая или исправляя выражение, они приносят в жертву часть самих себя. Но они не хотят жертвовать ничем, с одной стороны, потому, что себя любят такими, какие они есть, а с другой – не думают, что могут измениться. Их пустое тщеславие объясняется тем, что, чрезмерно любя себя, они не отваживаются совершенствоваться.