Второй полёт Гагарина

С ним познакомился, а вот с Валентином Глушко вряд ли придётся. Слышно, что у Главного сохранился небольшой дефект речи, едва заметный. Орлы из госбезопасности сломали ему челюсть, выбили зубы, заодно – признание, но только одно, лишь своей вины. Арестованный раньше, Глушко дал показания и на Королёва. Так что не без заслуг будущего двигателиста Сергей Павлович жевал чёрствый хлеб голыми дёснами, рубил киркой золотоносную руду в сырой шахте и едва не склеил ласты, пока не перевели в шарашку, но сумел заставить себя работать вместе с ним. Говорят, после успешных полётов «семёрки» у Глушко выросла невидимая, но очень большая корона. Он вёл себя настолько высокомерно, что вредил общему делу.

И всё равно, именно на его двигателях мы взлетели.

Советскую дорогу в космос прокладывали совсем не идеальные люди.

Глава 12

12

Герман Титов легче меня килограмма на четыре. Поскольку оба мелкие, в боксе говорят – веса пера, сбросить четыре кило очень сложно. Я – худой, как проволокой перевитый жилами. Жира практически нет. Масштабировать бы до роста метр девяносто, был бы вообще красавец, но не космонавт. Сейчас наоборот – ужать бы до метра пятидесяти восьми, и у Титова не будет преимуществ, и кораблю легче – там каждый грамм на счету.

Наступила осень, папа и мама возили в Москву домашнюю картошку, капусту, свеклу, часть шла другой родне, ну и нам перепадало вопреки протестам. Спасибо хлебосольной Зине Нелюбовой, обожавшей принимать гостей, отчего их половинку квартиры и кухню прозвали «кошкин дом», она дружила со всеми жёнами космонавтов, те тянули к нам мужей и детей, отчего гжатские припасы быстро таяли на столе. Иначе на картофельной диете я бы раздобрел.

Спасаясь от калорийных застолий, хватал коляску с Ксюшей и катал её по Ленинградке. Воздух на улицах, пока не начался отопительный сезон и не запускались котлы с печками, а в начале шестидесятых центральное отопление имелось не везде, был вполне чистый, хоть не кристальный как на Севере. Его практически не портили машины. Пусть по Ленинградскому шоссе катили грузовики, тогда не было запрета, машин в поле зрения попадалось… ну, десяток. Иногда вообще ни одной. Их, конечно, куда больше, чем в Оренбурге, и автопарк получше, здесь «победы» и «волги» не в экзотику. Не сравнить с Москвой начала третьего тысячелетия, утопающей в пробках. И светофоров пока немного, вместо них – аккуратные милиционеры на железных подставочках, так лучше видно. В памятной мне Москве Российской Федерации стоило сотруднику ГИБДД шагнуть на проезжую часть и поднять палку, его замечали только водители ближайших машин, задние, не понимая причину остановки, начинали сигналить и моргать фарами. Почему-то народ увлёкся кроссоверами, в том числе раздутыми китайцами, за их тушами мало что разглядишь. Полицейского, особенно низкорослого, перебравшегося в столицу с восточных окраин страны, рассмотришь разве что с дрона.

Здешние люди пока не разогнались ещё до особого московского ритма жизни, когда все спешат как угорелые, несутся, не обращают внимания на других по сторонам, зная, что шанс встретить знакомого исчезающе мал, да и времени нет на досужую болтовню. Столица образца шестидесятого года казалась мне не только архаичной, но и даже более провинциальной, чем та, с башнями Москва-Сити на берегу реки и Охотным рядом под Манежной площадью.

А пока Ленинградка по утрам оставалась полупустой, мы всей дюжиной одновременно выходили из дома, шли на автобусную остановку и ждали ЗиС, отправляющийся к центру мимо площади Белорусского вокзала и дальше на Горького. Никогда не садились на скамьи, столпившись сзади, балагурили, выходили около станции метро «Динамо», чтоб шлёпать в Институт авиационной и космической медицины. В желудке болтался более чем скромный завтрак перед порцией физических нагрузок и особенно перед центрифугой.