Второй помощник

Вернулись в Баренцево море. Соблюдаем режим полного радиомолчания, так как немцы наверняка обе станции прослушивают. Заглянули в Междушарский пролив. Там только два «зверобоя» пух собирать начали. Раций у них нет, так что никому ничего передать не смогут. Уточнили корректуру и перенесли с их карты себе некоторые интересные подробности. Они сами в Маточкин Шар не ходят, их стоянки здесь и на Гусиной Земле. В Лагерной, кстати, это название никакого отношения к НКВД и ГУЛагу не имеет, река так называется с незапамятных времен, там несколько изб построено еще девятнадцатом веке, лагерь разбит, никого не было, сборщики еще не пришли. Обошли Южный и стали на якорь на перископной под РДП в бухте Самойловича (Открытой), предварительно высадив разведгруппу на мысе Паньково. Требовалось незаметно приблизиться к Столбовой и понаблюдать, что там происходит, прежде чем соваться в пролив. Все может быть, вплоть до полного контроля их со стороны Абвера или других структур. Разведка вернулась, не обнаружив ничего подозрительного, но к станции близко они не подходили: много собак. Краснофлотцы и красноармейцы готовят позиции, есть звукоулавливатели ЗТ-5, батарея зенитная, но с возможностью вести огонь по морским и наземным целям.

«Дразнить гусей» я не стал, в пролив вошли на перископной глубине в начале прилива. Глубины здесь небольшие, погрузиться полностью на большой лодке несколько затруднительно. Пройдя станцию, перешли в позиционное положение, но продолжали идти на электромоторах, чтобы не шуметь. Затем всплыли полностью. Лодка медленно, двухузловым ходом буквально вползала, как змея, в узкий пролив. Крышки двух аппаратов в носу и двух в корме открыты, расчеты съемных ДШК и главного калибра на местах. Погружаться здесь практически невозможно. Через восемь часов уперлись в лед, набившийся у мыса Моржов. Здесь наименьшие глубины: 12–13 метров, дальше до 85–90. Я перешел на дизеля и попытался немного толкнуть стамуху. Какой там! Вернулись к Поворотному мысу. Будем ждать! Якорь в воду. Стоим!

Ночью, в 02.30, меня растолкали. Пошел лед и вместе с ним появились первые признаки, что мы не зря идем! Кто-то откачал льяльные воды, между льдинами масляные пятна. И мы снялись с якоря, двинулись вперед. Ветра нет, сыплет мелкий дождь сплошной стеной. Видимость 250–300 метров, северного берега не видно. Впереди послышалось какое-то пыхтение и треск ломаемого льда. Все вниз! Аккуратно, на ровном киле, погружаемся у мыса Хрящевой и выпускаем боевую группу. Их задача найти 13-метровую скалу и поставить там «маячок», затем вернуться. С задачей они справились за сорок минут, и мы миновали эту пакость и нырнули на 40 метров. Повернув у Моржова, я подвсплыл и рассмотрел, кто там пыхтит. Немецкий портовый ледокол «разбирал затор». Ледокол, конечно, норвежский, но поднят военно-морской флаг Германии. Отсюда до Белушьей – сорок километров. Работает он сейчас в тех местах, где глубины 80–84 метра.

– Торпедная атака! Аппараты пять-шесть к выстрелу приготовить. Отворот ноль, углубление 6 метров. – По справочнику Джейна у них осадка 7,5–8 метров.

Подошли на расстояние полтора кабельтова и, дождавшись, момента, когда он пойдет вперед, выпустили ЭТ-80 из пятого аппарата. Взрыв точно в рассчитанное время, я всплывать не стал, даже если немец что-то передаст, то ни пузыря, ни следа не было. Мина. Но тут же последовал взрыв котлов и через две минуты даже бульканье исчезло. Теперь прослушаем пролив без постороннего шума!

– Тихо, командир, только лед скрипит.

Подвсплыли. И пришлось выпускать легководолазов! На воде находился вельбот без весел, скорее всего, под мотором, в котором сидело несколько фигурок, одна из которых была в офицерской фуражке. Это, видимо, минеры, которые разрушали большие торосы. Все вооружены карабинами, двое имели автоматы. Баграми они пытались растолкать льдины и подойти к северному берегу. Мои ребята успели туда быстрее. Между горушками Седа и Гефферо есть небольшой ледник, под ним песчаная отмель, туда и устремились немцы. Там небольшой ручеек впадает в пролив. Но, вместо долгожданной земли, их ждали выстрелы из бесшумных винтовок. Офицер остался один, сначала напряженно двигал стволом автомата во все стороны. А когда увидел рубку «Катюши», то отбросил автомат в сторону. Очень испугался, почувствовав на плече руку подошедшего сзади и бесшумно Кости-Одессита. Я подошел поближе и через несколько минут пленный был на борту. Что делать с вельботом, я еще не придумал, поэтому разведчики пока раздевали немцев. Один из них был подводник. Зря его хлопнули. Первый вопрос был не о звании и номере части, а о том немце, на котором был черный плащ с серой кожаной курткой под ним, и борода, не характерная для других немецких войск. Кроме того, под курткой на робе был закреплен U-Bootskriegsabzeichen, знак, что человек совершил более чем один поход на подводной лодке. Знаков различия у него не было. В отличие от обер-лейтенанта береговой службы, сидящего передо мной.

– Это обер-боцманмаат Курт Вейзер с подводной лодки U-127.

– Что он здесь делал?