Разочарованный, я вернулся на свой постоялый двор – я так радовался, что вечером смогу поговорить с Томасом. Мне хотелось многое рассказать ему и не меньше узнать от него. Дверь нунция была по-прежнему заперта. Я поставил возле двери миску с супом, немного хлеба, постучал и сказал, что он должен сразу забрать еду, потому что в доме достаточно голодных постояльцев – и я имел в виду не только тех, кто платил за себя. Нунций открыл дверь, тени, падавшие на его морщинистое лицо, скрывали глаза, и при свете фонаря в его лице было что-то зловещее. Я пожелал ему доброй ночи и ушел к себе. Услыхав, что он задвинул засов, я тихонько вышел из своей комнаты и на уровне колен всунул щепку в щель между дверью и притолокой. Если, пока я сплю, нунций отправится на ночную прогулку, я утром хотя бы узнаю об этом.
Перед тем как уснуть, я вспомнил один наш с Томасом разговор, состоявшийся месяц назад. Я тогда читал книгу Иакова из Варацце “
В истории, которую я тогда читал Томасу, рассказывалось о Диаволе, проходившем мимо Блаженного Августина с большим фолиантом на плече. Августин поднял глаза от своей рукописи и попросил Диавола показать ему, что написано в этой книге. Диавол сказал, что в этой книге записаны все человеческие грехи. Объяснил, что он собирает их повсюду и записывает в эту книгу. Августин приказал Диаволу, чтобы тот показал ему то место в книге, где записаны его грехи. Диавол показал ему одну страницу, но там было написано только, что один раз Августин не прочитал молитву
– Как, должно быть, прекрасно быть совершенно безгрешным, – восхитился я и поднял глаза от книги.
Томас хмыкнул:
– Безгрешных людей не бывает, даже святые не безгрешны. Это все бахвальство или легенды. У всех у нас есть свои темные стороны, поверь моему слову. – Он немного успокоился и продолжал: – Помнишь притчи о блудном сыне и об овце, отбившейся от стада? – Я раздраженно кивнул: кто же не знает эти притчи? – Тогда ты знаешь, что речь в них идет о прощенных грешниках. Мало того, что Господь предоставил девяносто девять овец своей участи, а на второго сына, который не был блудным, никто даже не обратил внимания. Вся забота и радость досталась грешникам. А все потому, что грешники представляют нас, обычных людей. Ибо грех – это часть человеческой жизни. Без греха нет спасения. Ты ведь согласен, что без темноты нет света. Священник, с которым я разговаривал во Флоренции, сказал однажды, что для исповедника самое страшное, когда человек, пришедший к нему на исповедь, говорит, что всегда исполнял свой долг и не совершил ни одного греха. И я его понимаю. Какой смысл представлять милосердие Божие, если исповедующийся говорит, что оно ему не нужно?! Нет, дайте мне честного грешника, того, который знает себе цену, знает, что он не безупречен.
Томас разгорячился, он мрачно хмыкал и смотрел на полку, где стояли труды Блаженного Августина, словно про себя продолжал спор со старым Отцом Церкви.
– Да… нет… – пробормотал он несколько раз, потом почесал бороду и взглянул на меня: – Думай лучше о словах Августина о том, как найти дорогу к самому себе:
И, лежа в постели в Тёнсберге, я думал о словах, которые мне процитировал Томас, лежал, не зная, что мой путь и мой кустарник скоро станут явными и что кустарник окажется более колючим и более густым, чем можно было подумать.
Понедельник 29 октября
Год 1703 от Рождества Христова
Глава 25