Второй после Бога

– Лошадей придется оставить здесь, дальше им не пройти! – крикнул я Томасу. Он передал это остальным. К нам подъехали хозяева Хорттена и Брома, и я предложил идти вдоль кромки воды – тогда, как только рассветет, мы увидим пещеру. Олав подтвердил, что они с юнкером шли как раз этой дорогой. Должно быть, негодяй считал, что это единственный путь, решили мы. Но хозяин Хорттена заявил, что не такой юнкер дурак, чтобы самостоятельно не найти тропинку через гору, и он не допустит, чтобы у этого подлеца была хоть какая-то возможность бежать, проревел он. Кончилось тем, что хозяин Хорттена и помощник судьи залегли в укрытие в конце тропы, чтобы отрезать юнкеру путь к отступлению.

– Здесь спрятана лошадь! – неожиданно сквозь рев бури крикнул хозяин Брома и скрылся за деревьями. Вскоре он вернулся с серым в яблоках жеребцом, который выглядел полуживым от голода и усталости. Мы привязали его к другим лошадям в маленьком распадке, куда не доставал ветер, и пошли дальше.

Желтый край полной луны помогал нам не сбиться с пути, но вот он скрылся за горизонтом, унеся с собой последний свет. Я успел увидеть пролетевшую мимо белую неясыть и облака, быстро несущиеся над нашими головами, потом всем завладела ночь, залепив, точно смола, наши веки. Наступил черный час перед рассветом.

Я вспомнил, что Сигварт однажды сказал, будто белые неясыти предвещают смерть.

– Придется подождать! – крикнул я и с отчаянием огляделся, но ничего не увидел. – Слишком темно.

Хозяин Брома ответил мне, что он захватил с собой несколько факелов. Я поблагодарил его.

И мы стали осторожно пробираться вдоль кромки воды с факелами в руках. Через некоторое время скалы отступили и местность как будто выровнялась – мы миновали самый трудный участок пути. Подобно огромному светлячку мы ползли через лес и пересекли последнюю часть острова.

Добравшись до Бухты Иисуса, мы погасили факелы, чтобы юнкер нас не обнаружил, и спустились к самой воде. Вода была выше обычного, пенистые волны, как невысокие призраки, с ревом обрушивались на берег, в своем гневе они дотягивались почти до деревьев. Мы нашли скалу, которая хоть как-то укрыла нас от ветра, и сели, прижавшись друг к другу, чтобы сохранить тепло.

Я смотрел в ту сторону, где, по моему мнению, когда рассветет, мы увидим Пещеру Разбойников, и ощущал только холод и усталость, голову теснили дурные мысли. “Зачем юнкеру Стигу понадобился Сигварт? – спрашивал я себя. – Что он сделал? Найдем ли мы их в пещере, или я повел всех по неверному следу, как было с моей безумной идеей с париком? Что я вообще за человек, если все это устроил? Неудачник и путаник, который всем приносит несчастье? Бог выпустил меня из своих рук, предоставил идти своими путями, потому что я забыл о Нем, перестал молиться Ему и спрашивать у Него совета. Даже когда я сидел в узилище и душа моя была в полном отчаянии, даже тогда уста мои не произнесли Его имени, не попросили Его сжалиться надо мною и послать мне утешение. Я не помнил о Нем тогда, когда Он был мне особенно нужен. Может, уже слишком поздно, может, Он уже отвернулся от меня навсегда?”

Глаза мои, устремленные на черное небо, не находили ни света, ни ответа, я чувствовал только соленые капли, летевшие с моря мне в лицо. Непослушные пальцы зашевелились и сами собой сложились для тихой молитвы: Господи Боже мой, сущий на небесах! Возьми меня грешника из грешников, упавшего в темноту, где я уже не вижу Тебя, но борюсь, чтобы выбраться оттуда. Услышь мою молитву, о, Господи…

– Глубокомысленное глубокомыслие кажется еще более глубокомысленным благодаря методам, к которым прибегают схоласты.

– Что?! – Я с трудом повернулся и увидел Томаса. Его мокрое лицо ухмылялось.

– Так говорил Эразм Роттердамский! – крикнул он мне. – Эразм не слишком жаловал теологов, считал, что они готовы все превратить в тему для дискуссий и неразрешимые проблемы. А что он говорил о спорах вокруг крещения! Примерно это звучит так: Апостолы многих окрестили, но ни разу не обмолвились ни единым словом о том, какова формальная, материальная, действующая и конечная причина крещения и в чем состоит его изгладимый и неизгладимый характер. Хе-хе! Изгладимый и неизгладимый характер, ты только подумай! Можно сказать, что теологи помимо всей той чуши, что они несут, обладают еще и впечатляющей фантазией. Вспомни все их глубокомысленные идеи, за которые мы должны быть им благодарны. Такие идеи не приходили в головы даже апостолам. Я думаю, что лозунг теологов звучит так: “Все, что не является проблемой, должно ею стать!”

Что, интересно, происходит сейчас в голове Томаса? Мы сидим в засаде, подстерегаем убийцу, который к тому же похитил моего лучшего друга…

– А еще Эразм сказал, что они так красочно и живо описали нам ад, словно сами провели там долгие годы!.. – прокричал он мне в ухо.